Важное
Начало модернизации "Северной верфи" запланировали на конец 2025 года
Нюансы доставки 
|
Г.П. Белов. "За кулисами флота" - Глава I. 6-106. ЛЕЙТЕНАНТСКИЙ ДОСУГМы знали, что за закрытыми дверями кают командиров боевых частей идет своя жизнь. Такую напряженную работу от подъема и до отбоя, да еще без схода на берег, можно было выдержать, только имея какую-то передышку и отдых от корабельной службы. Обычно командиры боевых частей, не сошедшие на берег, собирались у кого- нибудь в каюте и "расслаблялись" за бутылкой коньяка. Наше лейтенантское братство решило не отставать от своих командиров. Помню, один из пришедших служить на корабль молодых лейтенантов Анатолий Мерженко внезапно заболел и ждал приказа об увольнении с флота. Мы периодически гоняли его в Мурманск за коньяком и закуской, потому что в Североморске был сухой закон и спиртные напитки в магазинах не продавались. Мы собирались не чаще раза в неделю, и наше застолье продолжалось далеко заполночь. Конечно, после таких ночных "посиделок" мы дружно просыпали, приходили на завтрак в кают-компанию поздно и только-только успевали к подъему флага, чем лишний раз вызывали недовольство своих "бычков" (командиров боевых частей) и помощника со старпомом. А вот другой пример наших развлечений. Однажды кто-то сказал, что в военторг завезли стартовые пистолеты. На следующий день Анатолий Берлов, придя после обеда в каюту, показал нам купленный им пистолет. В отличие от обычного этот пистолет стрелял холостыми мелкокалиберными патронами, которые заряжались не в обойму, а вставлялись в зарядное пространство сверху, перпендикулярно стволу. При стрельбе пистолет надо было держать дулом вниз и пуля вылетала не из дула, а из патрона. Мы тут же решили его испробовать и пострелять мелкокалиберными патронами, для чего высыпали из патрона половину пороха и в освободившееся пространство гильзы вставили пулю, обжав ее головку в патроне. В качестве мишени на шпангоуте борта установили учебник для политзанятий, и Берлов первым стал отстреливать пистолет, направив дуло вниз. То ли у него дрогнула рука, то ли плохо прицелился, но пуля, срикошетив от стола и иллюминатора, ударилась над головой Берлова в дверь, чудом не задев его. “Стендовые" испытания пистолета были успешно произведены, и мы установили, что, несмотря на маленький пороховой заряд, пуля пробивает толстый учебник. Это развлечение мы повторяли неоднократно, особенно по вечерам, и через некоторое время пробковая обшивка борта была вся в дырках от пуль. Как-то помощник командира Матюшинский, зайдя в нашу каюту, увидел изрешеченную переборку и поинтересовался, не фехтованием ли мы занимаемся для развлечения.7. ЗНАКОМСТВО С ТЕХНИКОЙНа эсминце "Настойчивый", где я проходил службу, в ведении радиотехнической службы находились радиолокационные станции обнаружения (РЛС), станции управления огнем зенитной артиллерии, станции управления огнем артиллерии главного калибра, гидроакустическая станция и аппаратура опознавания. Все эта техника имела невысокую надежность, часто выходила из строя, и я постоянно занимался ее ремонтом. Поскольку в училище нас не обучали практической эксплуатации этих станций, мне приходилось до всего доходить самому. Разумеется, на флоте существовала береговая радиотехническая мастерская, специалисты которой ремонтировали корабельную технику, но для этого надо было заранее подавать заявку в Пятый отдел флота и ждать не менее двух недель. На оперативные работы ремонтники выезжали только в чрезвычайных ситуациях. Поэтому в период отработки кораблем курсовых задач ждать помощи с "берега" не приходилось и надеяться можно было только на себя и на свою команду. По мере знакомства со старшинами и матросами я выяснял, кто из них хорошо знает технику и в состоянии ее отремонтировать и настроить. Уровень их подготовки оказался невысок. Помню, как в станции управления огнем артиллерии главного калибра "Заря" случилась неисправность. Поскольку практически при стрельбах использовали не ее, а другую, универсальную по назначению станцию "Якорь", корабль не потерял боеспособности и я смог не спеша заняться ремонтом "Зари". Мне понадобилось две недели, чтобы найти причину неисправности. Оказалось, что заведующий станцией по невнимательности впаял в схему индикаторного устройства конденсатор в 10 раз большей емкости, чем требовалось. Я сделал вывод, что одной из причин поломок техники является плохая подготовка команды и ее надо как следует учить. Мой коллега по должности из нашей бригады Владимир Кондаков рассказал, что специально занимается с отобранными им старшинами и матросами радиотехникой и практическим обучением настройке станций, и я начал собирать опыт своих коллег. Больше всего хлопот поначалу мне доставляла РЛС навигационного обеспечения "Нептун". Зимой в Баренцевом море часты туманы, и эта станция работала практически непрерывно все время плавания. Мне понадобилось около полугода, чтобы освоить проверку, настройку и изучить все ее "капризы". Происходило это в основном в вечернее и ночное время, когда я мог заниматься ремонтом или настройкой станции, не отрываясь на другие дела. Командование корабля недооценивало особенностей эксплуатации радиоэлектронной техники, сложность которой заключалась подчас не столько в ремонте, сколько в обнаружении причин неисправностей, возникавших достаточно часто из- за невысокой надежности аппаратуры. Эти люди не понимали, что должность инженера РТС требует постоянной работы с техникой, и полагали, что я просто увиливаю от различных корабельных работ и мероприятий. На этой почве у меня стали возникать трения с командованием корабля, в дополнение к личному конфликту со старпомом, который по-прежнему заваливал меня дежурствами в гарнизонном патруле. Командование корабля больше заботили внешние атрибуты корабельной службы, и оно обычно не интересовалось какой ценой приходилось офицерам поддерживать всю технику в исправном состоянии. Почему-то считалось само собой разумеющимся, что командир группы может провести всю ночь за ремонтом техники, а на следующее утро явиться на служебное место, как если бы он вернулся из отпуска, Существовало неписаное правило: если находившаяся в ведении офицера техника была неисправна, он не должен был сходить на берег, а заниматься ее ремонтом. Никто из командования не заботился о том, чтобы предоставить такому офицеру короткий отдых и скомпенсировать бессонные ночи. В основном, такая участь выпадала офицерам электромеханической боевой части и радиотехнической службы. Первым - потому что их техника непрерывно работала как в море, так и на стоянке у причала; корабль жил постоянной жизнью, и его нужно было поить, кормить, обогревать и освещать. Вторым - потому что техника была недостаточно надежной, а старшины и матросы приходили на корабль из учебных отрядов неподготовленными для ее квалифицированного обслуживания и ремонта . Мощности радиотехнической мастерской флота явно не хватало на обслуживание всех кораблей, и иногда техника простаивала в нерабочем состоянии месяцами. Я поставил себе цель: изучить всю технику и ремонтировать ее своими силами, никуда не обращаясь.Однажды, где-то в конце февраля 1960 года, во время стрельбы по воздушной цели вышла из строя станция наблюдения " ФУТ-Н". Мы со старшиной команды наблюдателей Олегом Черновым долго искали неисправность, и корабль был вынужден отказаться от обеспечения самолета и уйти из полигона. Выход на стрельбу был сорван. Мы сидели в рубке станции перед схемами, когда в нее вошел начальник штаба бригады капитан первого ранга Роман Петрович Карцев. - Белов! Что у вас случилось? - спросил он. - Вышел из строя клистрон, - ответил я, показывая на небольшое электронное устройство 15 см длиной. - И из-за этой фитюльки у вас не работает станция, а вы так долго не могли найти причину неисправности? - Так точно, товарищ капитан первого ранга. - Ну и наизобретали, что неисправность днем с огнем не отыщешь! Мы еще провозились со станцией несколько часов, настраивая ее по инструкции, которую я видел в первый раз, но так и не смогли настроить. Когда мы вернулись в базу, к нам пришел старшина первой статьи Евгений Егорышев из Радиотехнической мастерской флота. Он был на четыре года старше меня, женат и служил в мастерской уже третий год. В Серпухове, откуда был призван, он работал регулировщиком высшего разряда на заводе, выпускавшем РЛС управления стрельбой малокалиберной зенитной аритиллерии " ФУТ-Б". Егорышев был специалистом высочайшего класса, в чем я убеждался неоднократно. От него я и получил первый практический урок настройки вышедшей из строя станции и с тех пор делал это без посторонней помощи. Как я уже говорил, навигационная станция "Нептун", работавшая непрерывно с первых минут отхода от причала, доставляла мне наибольшее количество хлопот из-за ее низкой надежности. Зима, начиная с января и до конца апреля, всегда была самым напряженным временем на флоте. Наша противолодочная бригада эсминцев интенсивно отрабатывала противолодочные задачи, поскольку в это время года гидрология моря была самой благоприятной для использования гидроакустических станций. У штурмана в рубке был установлен выносной индикатор станции "Нептун" - устройство "Пальма", - которое позволяло совмещать радиолокационное изображение с навигационной картой. Этим устройством было очень удобно пользоваться при плавании в узкостях и при отработке противолодочных задач - контролировать заданную позицию корабля относительно подводной лодки. Командиром БЧ-1 - штурманом на корабле был замечательный офицер капитан-лейтенант Лев Николаевич Антохин. Он был профессионалом-штурманом высочайшего класса и исключительно работоспособным. Помню, на одном из противолодочных учений он вел прокладку и расчеты по поиску лодки за всю бригаду непрерывно в течение трех суток. После обнаружения подводной лодки начались атаки и слежение за ней. На командном пункте бригады, расположенном в тесном помещении штурманской рубки, был сущий ад. Все были сильно возбуждены, команды и разговор постоянно переходили в крик. Один Антохин невозмутимо стоял за прокладочным столом и докладывал комбригу рекомендации по маневрам. И, чтобы выдержать такое напряжение, он каждые 3-4 часа выпивал четверть стакана спирта и непрерывно работал с таким "подогревом". Комбриг, конечно, знал об этом, но другого такого профессионала на бригаде не было: невероятным чутьем он определял, где находится подводная лодка или какой маневр она выполняет. БИП и штурманская рубка находились рядом и как-то в один из дней после "проворачивания", так на корабельном жаргоне называли ежедневную проверку оружия и технических средств, Антохин сказал мне, что в устройстве "Пальма" периодически срывается развертка индикатора. Он попросил до выхода в море, планировавшегося через несколько дней, отыскать неисправность. Причины таких "плавающих", неисправностей находить очень трудно, потому что они то возникают, то исчезают. Мне не хотелось ударить в грязь лицом и пришлось провозиться с "Пальмой" несколько вечеров. Когда я все же нашел неисправность, то был очень горд этим и на следующий день сказал Антохину, как бы между прочим: - Лев Николаевич, с “Пальмой” все в порядке. 8. ЖЕНИТЬБАВ начале января 1960 года я попросил у начальника РТС Тихонова короткий отпуск для поездки в Ленинград и получил разрешение. Несколько дней, проведенных в родном городе, сняли груз психологической напряженности первых трех месяцев службы. Но главное - в эти дни произошло очень важное событие в моей жизни. Я женился. Женя, моя невеста, с которой я встречался уже около двух лет, стала моей женой. Мои родители с неохотой восприняли такое поспешное, как им показалось, решение, и вместо свадьбы у нас состоялся просто семейный ужин, после чего я отбыл на место службы. Расставаясь, мы договорились, что через несколько месяцев Женя приедет в Североморск, хотя никакой определенности в нашей будущей жизни не было, поскольку не было главного – жилья. Снять комнату, а тем более квартиру, в военном гарнизоне было практически невозможно. На флоте катастрофически не хватало жилья, и на первых годах службы об отдельной квартире приходилось только мечтать.В первых числах марта моя жена приехала. Это был очень смелый поступок – приехать, практически, в никуда. Я встретил ее на вокзале в Мурманске. Весь Женин багаж состоял из двух старых чемоданов и какой-то кошелки. Мы обнялись, расцеловались, она заметила, что я сильно похудел. После приезда из Ленинграда это был мой первый неслужебный сход с корабля, я соскучился по твердой земле. Встреча с женой превратилась для меня в праздник. Я предложил сдать вещи на хранение и погулять по Мурманску - посмотреть на столицу Севера, с которой наша жизнь теперь будет связана надолго. Свежий морозный день и новизна ощущений после утомительных трех месяцев, проведенных на корабле в полной отрешенности от привычного мира, действовали успокаивающе. Спасаясь от мороза, мы зашли в кинотеатр посмотреть какой-то новый фильм, но, не досидев до конца сеанса, поехали в Североморск. По дороге Женя с любопытством разглядывала Мурманск. Ей было все интересно, но когда привычный городской пейзаж сменился длинными темными одноэтажными жилыми бараками городского пригорода и маленьких поселков, она растерянно спросила: - А что, в Североморске такие же дома? Я постарался успокоить ее, сказав, что дом, где мы будем временно жить, достаточно теплый и не такой уродливый, как эти бараки. Въехав в Североморск, мы свернули на нашу Восточную улицу и уперлись в снежный сугроб. Дальше водитель такси отказался везти нас, и жена окончательно приуныла. "Вот моя деревня, вот мой дом родной..." - бодро продекламировал я, показывая на стоящий неподалеку дом. Здесь жил корабельный интендант Николай Лукаш. Узнав, что ко мне приезжает молодая жена, он предложил остановиться у него. Вместе с женой Ниной они занимали половину финского дома, как все называли эти кирпичные холодные дома с фундаментом из местных валунов. Лукашам принадлежали две комнаты, одну из которых, проходную, где располагалась еще и кухня - он отдал нам. Нина Лукаш радушно встретила нас горячим ужином и чаем. Жены быстро познакомились, и мы проговорили весь вечер, а рано утром я ушел на корабль, оставив молодую жену обустраиваться. По молодости и глупости я не придавал особого значения приезду жены, но что-то во мне все же изменилось. Ко мне пришло ощущение, что у меня есть семья и свой, пусть пока не дом, но "угол", куда я могу уйти хоть на время от корабельной службы, которая тяжестью легла на мою душу. Я решил так организовать свою работу, чтобы мне не приходилось как милостыню выпрашивать разрешение сойти на берег. Прошла неделя после приезда жены, а мне удалось прийти домой только один раз. Но вот подошел день моего схода на берег, который совпал с Праздником 8 марта. В этот день всем хотелось быть дома и поздравлять своих жен. В конце рабочего дня я пришел к начальнику РТС Тихонову на вечерний доклад и попросил разрешения сойти на берег. Он меня "обрадовал", сказав слегка сконфуженно, что старпом не разрешил мне сходить на берег, пока не сдам положенные зачеты. Я ответил Тихонову, что измывательства не потерплю и сойду на берег в нарушение приказа. Жене я не стал рассказывать подробности своих взаимоотношений со старпомом, и мы вместе с Николаем и его женой вчетвером отметили праздник за семейным столом. Рано утром я ушел на корабль, и в этот же день получил свое первое офицерское взыскание. После обеда на собрании офицеров в кают-компании старпом объявил мне выговор за самвольный сход с корабля. Но меня это не испугало. Я не собирался отступать. Март выдался для меня очень напряженным. Три или четыре дня в неделю мы проводили в море на отработке задач, а с приходом в базу мне приходилось идти на дежурство в комендантский офицерский патруль. Кончился первый месяц моей семейной жизни, а дома мне довелось побывать только четыре раза, да и то в будние дни. Жена мужественно терпела все неудобства и с пониманием относилась к выпавшей на ее долю судьбе жены корабельного офицера. У офицеров плавающих кораблей была своя жизнь внутри корабельного железа, а жены жили своей жизнью, и заботы по дому становились общими только во время коротких побывок мужей. По поводу квартиры я обратился к замполиту капитану-лейтенанту Андрею Ивановичу Дьяченко, но он не мог мне помочь, поскольку жилья в гарнизоне не хватало. Женя однако решила эту проблему по-своему, не обращаясь в инстанции. Она просто купила квартиру у семьи офицера, которого уволили со службы за нечестность. На самом деле купить квартиру было нельзя, поскольку они вообще не продавались, Женя просто заплатила деньги, чтобы нам оставили ключи после отъезда. И вот через две недели мы перебрались в новую квартиру в соседнем с Лукашами финском доме. Этот жилой район не считался престижным, поскольку в домах не было ни теплого туалета, ни даже холодной воды. Дома отапливались дровами и были достаточно холодными. Жили в них, в основном, вновь прибывшие лейтенанты и молодые офицеры. У нас была комната с печкой, тепла от которой в зимние холода хватало только на половину дня, и небольшая отдельная кухня с плитой. Мы по-солдатски обустроили свое жилье. В комнате стоял самодельный стол, доставшийся от прежних жильцов, вместо комода - два деревянных ящика, накрытых фиолетовой скатертью, а вместо шкафа - выгородка из струганых досок, куда поместились наши скромные пожитки. Постелью нам служил пружинный матрас, поставленный на деревянные подставки. В квартире было уютно от тепла березовых дров, от взаимной любви. С нами была наша молодость, и мы не замечали ни нищеты, ни убогости нашего жилища. 9. НЕОЖИДАННОЕ ПРОДВИЖЕНИЕВ апреле закончился зимний период боевой подготовки, и, как обычно, в мае корабли стали на месяц к причалу для проведения планово-предупредительного ремонта техники. Все устали от изнуряющей гонки за планом боевой подготовки, и наступило летнее затишье. Как-то в начале мая Тихонов пригласил меня к себе и сказал, что собирается поступать в Академию и будет временно сдавать мне должность. Это было неожиданностью, к которой я не был готов. В те годы даже временно принять дела командира боевой части считалось престижным. Хотя командованию корабля не нравилась моя строптивость и у него не было желания продвигать меня по службе, но другого выхода не было. Прошло еще две недели, и командир корабля Бойцов приказал мне вступить временно в должность начальника радиотехнической cлужбы. Мы с Тихоновым обменялись рапортами и расстались. Он поступил в Академию, а встретиться нам довелось только спустя двадцать лет.Уход Тихонова не остался без последствий: из графика дежурства по кораблю выпал один офицер, и старпом, несмотря на то что официально я не сдал положенных зачетов, отдал приказ о моем допуске к дежурству по кораблю. Я выдержал характер, но мне было грустно, что моя служба начиналась таким образом, с никому не нужного конфликта и борьбы за уважение к себе со стороны командования. У меня еще не было определенных планов на будущее, но была надежда на лучшую жизнь, я был полон оптимизма и поэтому спокойно сносил все несправедливости. Для меня самого оказалось неожиданностью, что я не стал склонять голову перед старшими и в ответ на назидания и разносы там, где надо было "лизнуть", я "тявкал". Вопреки моим ожиданиям, конфликт со старпомом на этом не закончился, однако теперь я уже встал в одну шеренгу с командирами боевых частей. Я не испытывал особого чувства удовлетворения собой, прекрасно понимая, что не стал еще даже инженером РТС, а тем более не дорос до должности начальника РТС. Однако сама жизнь подвинула меня вперед, и я старался во всю. Все короткое северное лето я работал как одержимый. Наш корабль и эсминец “Бывалый” назначили кораблями-измерителями на проводившихся на флоте испытаниях ракеты ”воздух-корабль”. Ракета должна была стартовать с борта самолета и взорваться над ордером кораблей, имитируя взрыв подрывом дипольных отражателей. Корабли должны были обнаружить ракету, сопровождать ее станциями управления огнем зенитной артиллерии и фиксировать группами записи местположение ракеты во время полета и в момент подрыва, считывая данные со шкал станций сопровождения. Напряженная подготовка к испытаниям проводилась в течение месяца. Для отработки расчетов станций и групп записи каждый день корабли облетал самолет, имитируя ракету и ее подрыв над кораблями. На следующий день мы должны были представлять в Штаб флота результаты групп записи и короткий отчет о проведенном учении. Все это происходило на фоне обычного рабочего дня, и мне приходилось одному заниматься и повседневной работой, и участвовать в учениях. Я исписывал ворохи отчетных бумаг и завершал свой рабочий день заполночь. Вначале, командование корабля пыталось помогать мне, но, увидев, что я успешно со всем справляюсь, предоставило мне одному проводить учения. Наконец настал назначенный день испытаний под кодовым названием “Луза”, и оба корабля вышли в полигон Баренцева моря. Запуск ракеты проводился с самолета в районе острова Новая Земля. Сыграна «боевая тревога» - корабли получили оповещение о старте ракеты. Расчеты станций сопровождения были натренированы в приеме целеуказания и сопровождении цели, и, хотя она летела со скоростью 670 м/сек – максимальной, на которую по формуляру была рассчитана станция сопровождения, операторы отлично справились со своей задачей. Корабль успешно провел учение, и я был горд, что в этом была значительная доля моего труда. Но был и еще один положительный фактор: я многому научился сам и приобрел неоценимый опыт в отработке операторов станций управления артиллерийской стрельбой. Этот опыт пригодился позже, когда мне пришлось поднимать практически с нуля радиотехнические службы на следующих трех кораблях и в последующей работе в 5 отделе Штаба флота. Летом боевая подготовка затихла, спала напряженность и продолжались только отдельные выходы на артиллерийские стрельбы. 10. ВЫСТРЕЛ ПО “НЕСОКРУШИМОМУ”Стрельба из главного калибра по морской цели для эсминцев всегда была большим событием из-за сложности в организации и возможных серьезных последствий в случае ошибок. Эсминцы 56 проекта были вооружены двумя универсальными стабилизированными двухорудийными 130 миллиметровыми башнями на носу и корме корабля. Они могли стрелять как по надводным, так и по воздушным целям от одной станции орудийной наводки “Якорь”. Сложность стрельбы по надводной цели состояла в том, что она производилась по корабельному щиту, который буксировался на тросе специальным судном (буксиром). Расстояние между щитом и буксиром было около 200 метров, и на экране станции орудийной наводки буксир можно было легко перепутать со щитом. Такие случаи на флоте бывали, поэтому контроль за правильностью визирования цели велся командиром БЧ-2 из стабилизированного поста наводки (СПН) и начальником РТС - контролером на стрельбе - из центрального поста станции “Якорь”. При любом сомнении они могли запретить стрельбу, подав команду “Дробь”.В середине июля 1960 года после удачно проведенных стрельб по морской цели корабли бригады во главе с флагманом возвращались в базу. Эсминец “Находчивый” только что закончил стрельбу, и в обеих башнях корабля шла работа по осмотру орудий и приведению их в исходное положение. Комбриг контр-адмирал Микитенко ходил по мостику в приподнятом настроении после успешных стрельб и по связи давал командирам кораблей указания об очередности подхода к входному фарватеру в Кольский залив. Внезапно из кормовой башни раздался выстрел. Комбриг и командир корабля вздрогнули от неожиданности и бросились к борту, чтобы посмотреть на кормовую башню. Она была развернута в сторону эсминца “Несокрушимый”, шедшего в нескольких милях по корме. Стволы башни зловеще смотрели в его сторону. - “Несокрушимый”! Я - комбриг! Начинайте маневрирование! По вам произведен выстрел из главного калибра! - раздался голос комбрига по связи. Это сообщение никак не могло помочь “Несокрушимому”, комбриг сделал его чисто автоматически, чтобы как-то отреагировать на случившееся. На мостике все смотрели в сторону “Несокрушимого”, с замиранием сердца ожидая разрыва снаряда. Но вот прошла минута, затем вторая, третья .... и никаких разрывов. - Командир БЧ-2! Доложите о причинах стрельбы! Опять томительное ожидание. Что случилось в башне? Ведь орудия были разряжены и проверены. Есть ли пострадавшие? Комбриг и командир нервно ходили по мостику в ожидании доклада. Наконец, раздался голос командира БЧ-2: - В кормовой башне произведен дострел заряда, поданного в ствол после окончания стрельб. Личный состав не пострадал. Комбриг и командир облегченно перевели дух. На мостик вызвали помощника командира батареи главного калибра лейтенанта Тимофея Колодина, находившегося в башне во время стрельбы. Он служил на корабле первый год после училища. Тимофей был невысокого роста, слегка сутуловат, из-за чего китель на нем сидел мешковато. Он любил все делать обстоятельно и говорил медленно, не торопясь. Его бесстрастность зачастую раздражала начальников. - Товарищ комбриг. Лейтенант Колодин прибыл по вашему приказанию. - Объясните, по какой причине вы стреляли холостым из кормовой башни? - Произошел несанкционированный холостой дострел. Я замкнул цепь стрельбы для проверки, в то время как в стволе был неотстрелянный заряд. Его неторопливое, сухое, без эмоций объяснение, производившее впечатление полного безразличия к происшедшему, вывело комбрига из равновесия. Выслушав доклад Колодина, он обратился к флагманскому артиллеристу бригады капитану третьего ранга Александру Николаевичу Сафонову: - Позаботьтесь вместе с кадровиком перевести Колодина в береговую ракетную часть. Его нельзя держать на корабле - он наломает много дров, а отвечать придется нам с вами. Счастье, что все обошлось без жертв. Холостой выстрел по “Несокрушимому” резко изменил судьбу Тимофея Колодина. Ему пришлось отслужить семь лет на ракетной позиции на полуострове Рыбачий, выезжая на материк на два-три дня в месяц и в очередной отпуск раз в году. Глава I. 1-5 Глава I. 11-15 Глава I. 16-17 и фотографии Глава II. 1-5
|
