Важное
Начало модернизации "Северной верфи" запланировали на конец 2025 года
Новая "литейка" 
|
Г.П. Белов. "За кулисами флота" - Глава I. 1-5Выражаю глубокую благодарность Т.C.Карнеевой, Г.А.Тарновской, С.Д.Аксельрод и В.И. Ойцеру за неоценимую помощь в редактировании книги, без помощи которых она не увидела бы читатаеля. Она написана мною по памяти и я признателен моей жене Е.О.Беловой и моим друзьям-сослуживцам, которые помогли восстановить события тех лет: капитану первого ранга В.Б.Локшину, капитану первого Г.К.Шувалову, капитану первого ранга Ю.М.Украинскому, капитану второго ранга А.А.Берлову, капитану первого ранга Ф.П.Тимофееву, капитану второго ранга Ф.П.Терещенко, капитану второго ранга С.М.Кургану, капитану первого ранга Н.А.Марчукову.
Эту книгу я посвящаю своим друзьям -
морским офицерам, с которыми я делил
невзгоды и радости флотской службы.
П Р Е Д И С Л О В И ЕЖелание написать рассказ появилось у меня, когда мне было десять лет, в нелегком послевоенном 1947 году. Казалось, что это не так уж сложно: достаточно лишь моего желания, бумаги и чернил. Однако первая моя попытка закончилась на половине листа из школьной тетрадки. С тех пор прошло более 50 лет. Я возвратился к своей детской мечте, а прожитые годы и накопленные впечатления уже не укладывались в один рассказ.Впервые идея книги зародилась у меня еще на флоте, после десяти лет корабельной службы, но служба эта забирала все время, часто его не оставалось даже на сон. И только теперь, спустя много лет, я решился написать эту книгу, хотя сомнение в том, что она найдет своего читателя, долго останавливало меня. О чем эта книга? Эта книга о жизни закрытой части общества, информация о которой была недоступна для большинства людей, об условиях корабельной службы в социальной обстановке тех лет. Я старался показать Вам, уважаемый читатель, сквозь призму моей жизни и жизни моих сослуживцев, что скрывалось за внешне респектабельным фасадом Военно-морского флота. Описанные в книге события носят в большой степени биографический характер. На примере порой смешных, а порой трагикомических и нелепых эпизодов, оставшихся в памяти и подсказанных друзьями, я старался показать “блеск и нищету” флотской службы. Насколько мне это удалось – судите сами, уважаемый читатель. Настоящее издание книги «За кулисами флота» включает первую часть книги, вышедшую в 2004 году и посвященную событиям службы на Северном флоте в период с 1959 по 1965 год, а также вторую и третью части, которые охватывают период с 1966 до 1977 годов, подготовленные мною позже. Глава I. СЛУЖБА НАЧАЛАСЬ1. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ КОМАНДИРУ1959 год подвел итог мечты моего детства и юности. Я стал морским офицером. В конце июля нам торжественно вручили дипломы инженеров радиотехнических средств флота, серебряный значок об окончании Высшего Военно-Морского инженерного радиотехнического училища, лейтенантские погоны и традиционный знак отличия офицеров флота – морской кортик. Незаметно и быстро пролетело время отпуска - пришла пора ехать к месту службы. Еще на пятом курсе училища всех будущих выпускников опрашивали о предпочтительном месте стажировки и службы. Я выбрал Северный флот по двум, казавшимся мне важными, обстоятельствам. Во-первых, на Севере платили, так называемую “полярку” (полуторные должностные оклады), и служба засчитывалась год за полтора. А во-вторых, это была Европа и не так далеко от Ленинграда, к которому я был привязан своими корнями и душой. Меня назначили в распоряжение Отдела кадров Северного флота. 22 сентября 1959 года я приехал с чемоданом скромных лейтенантских пожитков в Мурманск и в тот же день получил командировочное предписание в 170-ю бригаду противолодочных кораблей на должность инженера радиотехнической службы (РТС) эскадренного миноносца "Находчивый".Дежурный по кораблю принял молодого лейтенанта без фанфар и эмоций и, доложив помощнику командира корабля, проводил меня в кормовую четырехместную каюту. Моим соседом оказался cтарший лейтенант Анатолий Анатольевич Федоров, командир электро-торпедной группы, прослуживший на корабле уже два года и оказавшийся простым и общительным человеком. В тот день беседы у нас не получилось, поскольку рабочий день уже закончился и он собирался сойти на берег. Время ужина также подошло к концу, и мне показалось неудобным поздно приходить в кают-компанию, так что первый свой день на корабле я завершил голодной диетой. Все официальные представления начались на следующий день. Утром я представился начальнику радиотехнической службы старшему лейтенанту Ивану Никитичу Бобкину. Мы официально побеседовали, и он ввел меня в круг повседневных обязанностей, которые оказались довольно расплывчатыми. Главная моя задача заключалась в поддержании всего радиотехнического оборудования в исправном состоянии. Весь день я знакомился с размещением боевых постов, с матросами и старшинами службы. Перед ужином Бобкин сказал мне, что сойдет на берег, а мне предстоит остаться на корабле за него и вечером представиться командиру капитану второго ранга Юрию Ефимовичу Титову. Я не был знаком с ритуалом представления и попросил моего соседа Федорова рассказать, как это нужно делать. Федоров охотно объяснил мне и сказал, что у командира корабля есть свои заморочки, поэтому он мне подскажет, когда лучше к нему зайти. После ужина мы остались с Федоровым в кают-компании, и я, развесив уши, слушал его рассказы бывалого офицера, а он, проникшись ролью старшего, с видимым удовольствием поучал меня. Несколько раз он поднимался наверх к каюте командира и, спустившись в очередной раз, сказал: "Иди, командир у себя, один." Я поднялся по трапу на один пролет и встал на площадке перед каютой командира, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Внизу стоял Федоров с кем-то из офицеров. Они вполголоса разговаривали, чему-то улыбались и посматривали наверх. Мне казалось, что они подбадривают меня, и я был благодарен им за участие. Дверь в каюту была приоткрыта, и я увидел командира, сидящего за письменным столом спиной ко мне. Я постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. - Товарищ командир! Лейтенант Белов, - начал я свое представление, но не успел закончить начатой фразы, как он, облокотившись правой рукой о письменный стол и полуобернувшись в мою сторону, почти закричал: - На хер!... На хер!... В жопу! Я был шокирован, замолк и, растерявшись, выскочил из каюты. Когда я спустился в кают-компанию, то увидел Федорова и кого-то еще из офицеров, сидящих за шахматным столом и хохочущих до слез. - Ну, как твое представление? Чем тебя напутствовали? - сквозь смех и слезы расспрашивали они меня. Как потом выяснилось, командир был человеком несколько нервного склада и не любил, чтобы его беспокоили в неотведенное для этого время. Бестия Федоров прекрасно знал о привычках командира и специально устроил эту комедию, пригласив в зрители еще нескольких офицеров. Я же сказал, что больше представляться командиру не пойду, поскольку пришел на флот не "херы" и "жопы" собирать, а служить. Но мое представление Титову все же состоялось. Бобкин, узнав об этой шутке и видя мою решимость, чтобы не доводить дело до конфликта, cам привел меня на следующий день к командиру. Юрий Ефимович, приняв мое представление, сказал мне несколько напутственных ободряющих слов, никак не упомянув о вчерашнем инциденте. На следующий день во время утренней приборки я пошел в кают-компанию завтракать и встретил на правом шкафуте такого же молодого, как и я, лейтенанта. Он стремительно подошел ко мне, протянув руку со словами: - Я оперативный работник Особого отдела! Будем работать вместе! Слегка опешив, я хотел ответить ему подобающей репликой, но, зная всесилие КГБ, поостерегся. Просто пожал ему руку и что-то буркнул в ответ. Как оказалось, это был "особист" нашей бригады эсминцев Юрий Лузгин, пришедший служить неделей раньше. Так началась моя корабельная служба, которую в обиходе офицеры, в особенности молодые, называли "корабляцкой". 2. ЗНАКОМСТВО С ЗАМПОЛИТОМНа "Находчивом" мне пришлось прослужить только две недели, и затем меня перевели на эсминец "Настойчивый", где я и прошел первую стадию офицерского становления. Причина моего перевода была смешной, но официально очень значительной: в мою судьбу вмешались политработники бригады. В те годы на каждом корабле должна была функционировать партийная организация, но для того, чтобы она была первичной ячейкой со своим секретарем, необходимо было 15 членов партии. На "Находчивом" их было только 14, и для пополнения парторганизации меня поменяли местами с однокашником по училищу Борисом Романюком, который к тому времени уже был членом партии, а я только комсомольцем. Оба корабля стояли у одного причала бортами друг к другу, и торжественного переезда к новому месту службы не потребовалось. Я собрал свои скромные пожитки и перебрался на эсминец "Настойчивый". Начальником РТС на корабле был уже прослуживший 7 лет и, как говорили на флоте, “обросший ракушками” капитан-лейтенант Александр Маркеонович Тихонов. Он был полной противоположностью Бобкину, очень формален со мной и строго соблюдал дистанцию между старшим и младшим. Дальнейшие шаги на корабле уже не были для меня новыми, и я прошел их по тому же ритуалу, что и на "Находчивом". Но и здесь мой первый день не обошелся без курьеза, который, возможно, повлиял на всю дальнейшую службу на этом корабле.Я перебрался на корабль вечером после ужина и, получив место в каюте, лег спать, не дожидаясь вечернего чая. Утром проснулся от качки и не мог сразу сообразить, что происходит. Посмотрел на часы, время - 9 утра. Значит, я проспал подъем флага, что на флоте считалось кощунственным. (Подъем флага - ежедневный ритуал на кораблях Военно-Морского флота с построением всей команды на верхней палубе, встречей командира корабля и подъемом флага ровно в 8 утра.) Открыв иллюминатор, я понял, что мы в море. Мне стало не по себе, поскольку о предстоящем выходе в море меня никто не предупредил. Я наскоро привел себя в порядок и поднялся в БИП, или, как его официально называли, Боевой информационный пост. Тихонов сидел с микрофоном в руках за планшетом и что-то докладывал на ГКП (главный командный пункт корабля). Находившиеся рядом с ним старшина и матрос вели прокладку целей. Дождавшись паузы в докладе, я представился Тихонову. В ответ он мягко улыбнулся, пригласил меня занять место за планшетом и, как бы между прочим, сказал, что в море не спят по каютам, а работают. Мне было неловко, но оправдываться не хотелось. Как оказалось, корабль вышел в море на отработку противолодочных задач, и через некоторое время мы должны были прийти в полигон, встретить подводную лодку обеспечения и начать с ней работать. Стоял октябрь. Для этого месяца погода была необычно спокойной. Мы встретились с обеспечивающей лодкой, легли в дрейф, и, пока командир корабля по УКВ уточнял с командиром подводной лодки некоторые особенности совместной работы, нам приказали замерить гидрологию моря в полигоне. Тихонов сказал мне, чтобы я прошел на бак, сделал замеры вместе с гидроакустиками и проследил за безопасностью работ. Хотя волна была небольшая, но временами корабль сильно кренило на зыби. Спустившись на бак, я увидел, что гидроакустики уже разворачивали прибор для измерения температуры воды и устанавливали измерительную штангу. Я стал наблюдать за их работой, поскольку самому мне этого не приходилось делать. Гидроакустики работали без суеты, каждый знал свое дело. Через некоторое время на баке появился офицер в звании капитан-лейтенанта. По виду он был похож на офицера- переподготовщика, который призывался на флот для месячной стажировки, потому что шинель и фуражка на нем были явно со склада, не подогнанные по фигуре и размеру. Надо заметить, что в те годы среди офицеров флота было модно носить тужурки с брюками из бостона, и шиком считались фуражки, пошитые у знаменитого на весь Военно-Морской Флот Якобсона. Словом, вид офицера был довольно затрапезный, к тому же он начал давать матросам не относящиеся к делу советы, и я заметил, что они немного занервничали. Понаблюдав за этим несколько минут, я подошел к нему и тихо сказал: - Послушай, откуда ты взялся со своими советами? А не пошел бы ты …..! Он молча повернулся и ушел. Это не осталось незамеченным матросами. После окончания замеров командир отделения Капнин сказал мне, когда мы стояли рядом: - Товарищ лейтенант! Это был наш заместитель командира корабля по политчасти капитан-лейтенант Дьяченко! Так произошло мое официальное представление замполиту. Ни я, ни Дьяченко об этом эпизоде никогда не вспоминали. Как оказалось, он тоже недавно прибыл на корабль после окончания Военно-политической академии, и для нас обоих это было первым опытом корабельной службы. 3. ЗНАКОМСТВО С ОФИЦЕРАМИВопреки моим представлениям и ожиданиям, служебные взаимоотношения на корабле были отнюдь не простыми. Негласно офицеры делились на три категории, три касты. К высшей принадлежало командование корабля: командир, старпом, помощник и замполит. Вторую категорию составляли командиры боевых частей и приравненные к ним: штурман (БЧ-1), артиллерист (БЧ-2), минер (БЧ-3), связист (БЧ-4), механик (БЧ-5), начальник РТС, интендант и корабельный врач. К третьей категории относились остальные офицеры: командиры групп, которые, в свою очередь, подразделялись на недавно пришедших служить лейтенантов и старших лейтенантов, уже имеющих опыт службы на корабле. Некоторые из них вели себя по отношению к новичкам снисходительно-покровительственно, подчеркивая тем самым свою значимость. Со стороны командования отношение к лейтенантам было далеким от отеческого. Их третировали как непослушных холопов. Например, старший помощник командира капитан третьего ранга Геннадий Сергеевич Евстигнеев во время офицерских собраний в кают-компании обращался к офицерам не иначе, как "Товарищи офицеры и лейтенанты...". Деление на офицеров и лейтенантов порождало раскол и отчуждение в офицерской среде, поэтому лейтенанты, к которым примкнули и остальные полуотверженные, жили своей жизнью, своим коллективом.Меня поселили в шестиместную каюту, вместе с двумя молодыми лейтенантами - командиром машиной группы (МГ) БЧ-5 Юрием Марковичем Украинским и помощником командира батареи главного калибра (БГК) БЧ-2 Анатолием Мерженко - а также уже послужившими на корабле командиром котельной группы старшим лейтенантом Борисом Михайловичем Дорогим и командирами батарей главного калибра старшими лейтенантами Анатолием Андреевичем Берловым и Виктором Ивановичем Цоем. Несмотря на разницу в возрасте и сроках корабельной службы, жили мы дружно. Нас объединяло не только совместное проживание в одной каюте, но и общественное положение на корабле: все мы стояли на низшей ступеньке в корабельной табели о рангах. Вечером второго дня своего пребывания на корабле я остался в каюте, чтобы разложить свои пожитки. Каюта была небольшой, около 15 кв.метров. Вдоль одной переборки были расположены четыре койки по две в ряд и платяной шкаф на четыре отделения, у противоположной переборки разместились две койки (одна над другой), шкаф на два отделения, стол с настольной лампой и книжная полка. Под столом у борта стояла двухпудовая гиря. Постепенно стали собираться все "жильцы", я по очереди им представлялся. Вскоре в каюту зашел хозяин двухпудовой гири Борис Дорогой, перебросился несколькими словами с кем-то из присутствующих и обратился ко мне, полюбопытствовав не новичок ли прибыл служить на корабль. Я кивнул и отрекомендовался. Он подошел к столу, вытащил на середину каюты гирю и пригласил нас размяться, "чтобы мышцы не застаивались". Борис вырвал гирю вверх и, выжав ее несколько раз, поставил на палубу, приглашая нас последовать его примеру. Подошла моя очередь. Я поднял гирю правой рукой, держа ее вертикально за рукоять, выжал раз десять и затем повторил то же самое левой. Это упражнение требовало значительной тренировки и силы в кистях, но я делал его без особых затруднений, поскольку в училище занимался три года тяжелой атлетикой. Никто из присутствующих не смог повторить сделанного мною. Это произвело на всех впечатление, потому что по внешнему виду нельзя было сказать, чтобы я обладал большой физической силой. В жизни часто так бывает, что люди уважительней относятся к тем, в ком находят качества или способности, отсутствующие у них самих. Я ни к кому не напрашивался в друзья, не старался чем-то выделиться, был самим собой, и мои отношения с младшими офицерами складывались неплохо. Окончательно они установились через месяц, после одного незначительного события. Однажды к нам в каюту зашел незнакомый майор медицинской службы и обратился с просьбой помочь ему сделать курсовую работу по физике (он учился заочно в Химико-фармацевтическом институте). Никто из присутствующих не изъявил желания, то ли от недостатка времени, то ли из-за того, что успели подзабыть курс физики. Чтобы достойно выйти из положения, кто-то решил "перевести стрелку" на меня, кивнув в мою сторону: "Он у нас специалист в радиотехнике". Мне ничего не оставалось, как согласиться помочь. Через две недели я написал курсовой проект, объяснил майору все сделанные мною задания, и проект был успешно защищен. Это событие прибавило мне веса в глазах офицеров. 4. ПЕРВЫЙ КОНФЛИКТЖили мы нашим лейтенантским коллективом дружно и одинаково болезненно воспринимали постоянный "пресс" со стороны командования. Насаждаемая сверху кастовость порождала ответную негативную волну. Каждый наш шаг по корабельному распорядку был под контролем старпома и помощника, замечания делались в обидной и резкой форме, и потому возникало ощущение постоянного гнета, которое у меня постепенно перешло в состояние угнетенности и безысходности.На этом фоне и возник мой конфликт со старшим помощником командира корабля капитаном третьего ранга Геннадием Сергеевичем Евстигнеевым. По Корабельному уставу все вновь прибывающие офицеры должны были сдавать ему зачеты на допуск к самостоятельному управлению боевой частью, дежурству по кораблю и несению самостоятельной вахты на ходу корабля и на якоре. Я, как и все молодые лейтенанты, просидел первый месяц на корабле безвылазно, стараясь быстрее сдать положенные зачеты. Но усилия мои оказались тщетными. Сначала причиной негативного отношения ко мне Евстигнеева стали "молоточки" на моих погонах, свидетельствующие об инженерном образовании. Надо отметить, что в те годы строевые четырехгодичные училища, одно из которых закончил и Евстигнеев, не выдавали диплома инженера, и молоточки на погонах были предметом некоторой зависти старпома. Из Высшего Военно-Морского инженерного радиотехнического училища в Гатчине, которое я закончил, наш выпуск был самым большим. В тот год на бригаду пришло сразу шесть выпускников, заполнив все вакантные должности инженеров РТС на кораблях. До нас молоточки на погонах носили только офицеры БЧ-5 или “механики”, как их называли в обиходе. Евстигнеев не один раз не то в шутку, не то всерьез говорил в кают-компании: - Белов! Снимите молотки со своих погон! Вы же не механик, а строевой офицер! На это я отвечал, что ношу на погонах то звание, которое мне присвоил Главнокомандующий Военно-Морским флотом. Однажды, на недельном подведении итогов, которое всегда проходило по субботам, старпом неодобрительно отозвался о моей подготовке к зачету на вахтенного офицера, на что я отреагировал репликой, что по своему военному званию я сначала инженер, а потом лейтенант, и по специальному Руководству мне положено нести специальную вахту в БИПе. Я и не подозревал, что этим высказыванием надолго наживаю себе врага и мне предстоит год жесткой борьбы за свою честь и достоинство. Моя очередная встреча со старпомом по сдаче зачетов закончилась неудачно. После того, как это повторилось еще несколько раз, я понял, что он намерен меня сломать. Все офицеры, пришедшие вместе со мной на корабль, уже сдали зачеты и были допущены к дежурству по кораблю, а я - нет. Я понял, что Евстигнеев решил столкнуть меня с товарищами, поскольку получалось, что они несут дежурство за меня. Придя на зачет в очередной раз, я заявил, что мне не нравится такая система, при которой я каждый раз должен сдавать весь Корабельный устав заново и попросил старпома принимать зачет по отдельным главам. На это он мне ответил, что ему сверху виднее, как принимать зачеты, и провалил меня в очередной раз, поймав на незнании какой-то статьи устава. После седьмой или восьмой попытки я заявил Евстигнееву: - Это был мой последний визит к вам, и я считаю, что зачет по Корабельному уставу сдал, а если вы не допускаете меня к дежурству по кораблю, то это ваше дело, - и вышел из каюты. Дней через десять на очередном подведении итогов с офицерами старпом отметил мою нерадивость в первичном становлении как офицера и назначил мне день и время очередной сдачи зачета. При всех офицерах я повторил то, что говорил ранее, и заявил, что больше не приду на зачеты. Нашла коса на камень! Я встал в прямую конфронтацию со старшим офицером! В ответ на мой демарш Евстигнеев стал назначать меня на все гарнизонные дежурства по патрулированию города. Иногда этих нарядов набиралось до десятка в месяц, а однажды я даже был назначен в унизительное дежурство по контрольно-пропускному пункту (КПП) корабельного причала, куда направляли только мичманов. Но здесь уже вмешался командир бригады, запретив ставить на это дежурство офицеров. Итак, я терпеливо нес гарнизонные дежурства и не сетовал на свою судьбу, тем более, что с момента прихода на корабль ни разу не сходил на берег в увольнительную, а патрульная служба позволяла мне походить по твердой земле и увидеть, что за бортом корабля идет другая жизнь. 5. ИНЦИДЕНТ В ПАТРУЛЕВ один из дней, когда я нес патрульную службу по городу, произошел неожиданный инцидент. По существовавшим правилам я должен был нести службу в сопровождении двух старшин своего корабля. Старшины ходили в патрульную службу с удовольствием, чтобы выйти из “железа” и сменить обстановку. Зная, в какие дни назначается патруль, они, как правило, сами приходили ко мне и просили взять с собой. При несении патрульной службы частенько случались матросские драки и пьяные дебоши, которые приходилось утихомиривать. Поэтому я всегда выбирал старшин рослых, физически здоровых, а также тех, к кому я проявлял личную симпатию. Так было и на этот раз. Накануне заступления в патруль ко мне в каюту постучал старшина трюмной команды Николай Старостин и попросил взять с собой в патруль его и еще одного старшину из БЧ-5. Я согласился. Старостин был симпатичным, высокого роста, жилистым и очень физически сильным. Мы были одногодки, и несмотря на разницу в служебном положении наши отношения были дружескими. Я звал его по имени, хотя он никогда не переходил границу наших официальных отношений и обращался ко мне только по званию. Часто по корабельной службе возникали различные обстоятельства, при которых мне необходимо было сделать какие-нибудь корпусные работы, на что требовалось получить разрешение командира БЧ-5. Но от его разрешения до выполнения работ всегда проходил значительный срок, и в экстренных случаях я обращался прямо к Старостину. Он никогда не отказывал мне.В день несения патрульной службы я пришел в Гарнизонную комендатуру и получил от Коменданта удостоверение, маршрут и напутствие: - Мне несколько раз звонили с Хлебозавода и просили направить к ним патруль. Несколько пьяных солдат со стройбатальона ходят по цехам, пристают к работницам и мешают работать! Комендантская машина отвезет вас туда. Наведите там порядок! Когда мы приехали на территорию Хлебозавода, пройти на которую посторонним не составляло никакого труда, было около 9-ти часов вечера. Я разыскал сменного мастера, и она рассказала мне, что уже несколько часов двое стройбатовцев блуждают по Хлебозаводу, несмотря на ее неоднократные просьбы уйти, и попросила меня вывести их с территории и остаться еще хотя бы на полтора часа. Мы проверили наружную, плохо ухоженную территорию завода и вновь поднялись в здание цехов. Минут через 15 на одном из лестничных пролетов мы увидели двух солдат из стройбатальона, куривших и разговаривавших между собой. По их виду было видно, что они в меру пьяны. Я понимал, что при попытке забрать их в комендатуру они окажут сопротивление и возникнет ненужная драка. На мой вопрос: “Что вы делаете на территории завода в такое время?” - они недружелюбно помолчали и затем сказали, что ищут свою знакомую. По сильному акценту я определил, что это были латыши или литовцы. - Давайте договоримся так. Я не буду вас задерживать и отправлять в комендатуру, но вы немедленно уйдете с Хлебозавода. Даю вам на это 15 минут. Если после этого я встречу вас на территории, то задержу и вызову комендантскую машину. После этого короткого предупреждения мы прошли в цех и я успокоил начальника смены, чтобы она не волновалась. В цехе работали выпечные шкафы пышащие жаром, и температура была под 40 градусов. Около шкафов и на конвейере работало около десятка молодых женщин. Из-за сильной жары перед заступлением на смену они снимали с себя все и были одеты только в хлопчатобумажные брюки и легкие верхние рубашки, обнажавшие открытые груди. Солдаты из стройбатальона иногда заходили туда и для куража тискали беззащитных женщин. Хотя Североморск был флотским городом и морская форма всем жителям уже пригляделась, нас в цеху встретили дружелюбнно и приветливо: - Эй, флот! Давай, попробуй свеженького хлебца со сливочным маслом! Нас угостили свежевыпеченным хлебом и чаем. Затем мы снова пошли по заводу и спустя полчаса при выходе у турникета вновь столкнулись с нашими знакомыми. - Я просил вас уйти с завода, но вы не выполнили указание военного патруля. Если прямо сейчас не пойдете на выход, я вас задержу и отправлю в комендатуру. Дальнейшее случилось столь внезапно, что я не успел осознать происшедшего. - Заткнись, “литер” (так называли на жаргоне офицеров в звании лейтенанта), - сказал один из них и с силой плюнул мне в лицо. Я среагировал мгновенно и ударил стройбатовца в челюсть. Тот бросился на меня, и мы схватились в борцовских объятиях, но мощная рука Коли Старостина потянула меня назад, и я услышал, как он почти крикнул мне: - Не лезьте в драку! Это не ваше дело! - и встал между мною и солдатом. Я ругал себя за то, что не сдержался и ударил солдата. Кодекс офицерской чести не позволял мне этого делать. Началась драка между моими старшинами и солдатами. Хотя оба солдата были рослыми и крепко сложенными, даже вдвоем им было не одолеть Старостина. Кончилось тем, что обоих солдат прижали к стене и я снова предложил им уйти. Но, видимо, спьяну и от “большой любви к русским” один из них стал кричать: - Заткнитесь, русские суки. Он ударил Старостина и выбежал во двор. Минут через десять Николай почти волоком затащил беглеца в помещение и, развернув дебошира лицом к стене, заломил ему руки за спину. Через некоторое время пришла вызванная мною комендантская машина, в которую матросы из комендантского взвода с большим трудом затолкнули сопротивлявшихся солдат. Приехав вместе с ними в комендатуру, мне пришлось писать длинное объяснение по поводу случившегося, но на этом инцидент не закончился. Пьяные солдаты снова учинили драку уже в комендатуре, и на основании моего рапорта было открыто уголовное дело с разбирательством физического оскорбления, которое я нанес солдату, а также по факту их физического сопротивления комендантскому патрулю. Меня несколько раз приглашали в прокуратуру для дачи показаний. Как я потом выяснил, оба солдата, Бразинскас и Доминскас, были литовцами и служили последний год в строительном батальоне. Больше всего меня поразила их ненависть к русским, с которой я столкнулся впервые. К счастью, дело было вскоре закрыто, а следователь сказал, что меня могли бы привлечь к судебной ответственности за нанесение солдату физического оскорбления. Для меня это был хороший урок необходимости сдерживать себя даже в таких оскорбительных ситуациях. Глава I. 6-10 Глава I. 11-15 Глава I. 16-17 и фотографии Глава II. 1-5
|
