Наша база находилась вдали от цивилизации. Легенда гласит, что однажды Главком, совершая облет побережья Камчатки, обратил внимание на уютную бухту, прикрытую от моря песчаным перешейком с узким проходом. Бухта идеально подходила для базирования чего-нибудь. « И создал Главком базу подводных лодок. И увидел, что это хорошо…» Может, это и было хорошо, но уж очень дикое место оказалось. Кругом сопки, лес, зверье дикое бегает, кормится на мусорниках, по вечерам пугая женщин. Магазин один, пополняется раз в неделю, а то и в месяц, в зависимости от погоды: сообщение с поселком только морем или по воздуху, вертолетом. Развлечений нет. Пять домов, штаб, клуб да три казармы. Какие утехи находили для себя женщины, умолчим. Мужчины развлекались охотой, рыбалкой и пьянством. Трудности присутствовали во всех мужских занятиях. Пьянство пресекалось, охота запрещалась - опасно, а рыбалку контролировал рыбнадзор. Ну не будете же Вы на Камчатке ловить камбалу, пусть и королевскую, которая чуть меньше палтуса. Вас будет интересовать, конечно же, красная рыба, и только она. Но для ее добычи надо купить лицензию. Выловить можно только пять штук, да и то на удочку. Самой бросовой рыбой была кунжа, потом шел голавль, горбуша и кета, потом деликатесные чавыча, нерка и кижуч. Нерка была хороша на балык, особенно брюшки, а из отдельных экземпляров кижуча и чавычи, в рост человека, можно было взять до трех ведер икры. Каждый год камчатские газеты пестрели статьями, описывающими арест браконьеров. Перекрывались дороги, проверялись машины, штрафовались граждане. За один незаконный «хвост», не зависимо от размера, карман браконьера облегчался на 50 полноценных, звонких советских рублей. Зарплата инженера тогда составляла рублей сто двадцать. Дорогое это было удовольствие, половить красную рыбку и поесть икру столовой ложкой. Но – все равно ловили. Ловили все: школьники, доктора, учителя, юристы, военные. Было бы глупо не ловить, когда в реку, по которой рыба шла на нерест, можно было торчмя воткнуть палку, и она так же торчмя уходила от вас вверх по течению, не падая, а только шевелясь и покачиваясь, как будто кто- то грозил вам ею из – под воды. Однажды рыбнадзор захватил и арестовал даже катер командующего флотилией, с мичманом-командиром на борту. Был большой шум, мичман кричал, что не позволит вторгаться на суверенную территорию военного корабля, и даже угрожал инспекторам пистолетом. Не помогло, вторглись и изъяли улов, а потом вся флотилия делилась с командующим добычей – не гоже, когда начальника оставляют без самого ценного на Камчатке. И только коренному населению – корякам, разрешалось ловить рыбы без лицензии, сколько угодно, чем угодно и где угодно. Это объяснялось просто: народность вымирающая, промышляющая охотой и рыбалкой, уклад веками сложился, пусть уже… Кстати, если кто-то женился на корячке, ему сразу выделялись: дом, скотина, земля и двадцать тысяч рублей. За вливание новой крови. Однако и при таких условиях желающих было мало: уж больно они, корячки, на наш взгляд некрасивые были. А может мы внутреннюю красоту рассмотреть не могли. Да и законы у них были своеобразные. Человек, даже по незнанию что-либо серьезно нарушивший, подвергался наказанию по старинным обычаям. Меткая пуля под левую лопатку крушила кости и внутренности, а зверье уничтожало следы его бренного пребывания на Земле. На вопросы следователей был один ответ: - Его, однако, в стланик, в тайга ушла. Прошлый среда ушла, однако. Вобщем, серьезный был народ, хорошо, что жил у себя в автономном округе. Так вот, о рыбе, а то отвлекся. Рыбнадзор летал на вертолетах даже над нашим богом забытым уголком, зорко следя за рыболовами. Ему было невдомек, что на одной из лодок имелось секретное оружие – помощник командира Афанасий Никитин. Да-да, тезка известного путешественника. Он был якутом, саха, как он сам себя называл в анкетах. Судьба оленевода и права погонщика нарт его не прельстили, и он решил стать первым в роду офицером. В училищах тогда нацменьшинства писали диктанты, но Никитин выразил желание написать сочинение. Оно было коротким, но выразительным: « Слава коммунизму, п…дец капитализму! Все, однако». О выдающемся опусе доложили начальнику училища. Старик прослезился и дрожащей рукой написал на том же сочинении резолюцию о зачислении. О ярком проявлении патриотизма доложили Главкому, в Управление ВВМУЗов (Высших Военно-морских учебных заведений) и в Политуправление ВМФ. Его приняли вне конкурса и без сдачи остальных экзаменов. Не смотря на такое яркое начало военной карьеры, он к пятому курсу вполне исправился и слился с общей массой, с отличием закончив минно - торпедный факультет. Но в душе он оставался охотником и рыболовом. Благодаря Никитину, наш экипаж никогда не оставался без рыбы и икры. В августе-сентябре лодка теряла помощника, но приобретала добытчика. На два месяца путины и нереста Никитин возвращался к истокам и сливался с природой. Он напяливал старую шапку-ушанку с торчащим ухом, ватник, из которого клочьями лезла вата, такие же штаны, получал под расписку карабин и уходил в низкорослую тайгу, на нерестовую речку Медвежку. За три месяца до этого он переставал мыться и отпускал свою знаменитую бороду. В ней было ровно пять волосин, но зато длинных. По поводу мытья он говорил, что у саха кто моется, тот смывает свое счастье. В помощь ему придавалась бригада матросов с береговой базы, работавших на выемке сетей, потрошении и засолке. Бочки для рыбы и икры прятали в километре от берега, там же шла и работа артели. Приближающееся жужжание вертолета Никитин слышал чутким ухом охотника минут за пять, бригада пряталась, а он оставался на берегу. На вопросы рыбнадзора он, хитро поблескивая щелочками глаз, на ломанном русском языке отвечал, что рыба, однако, до верховьев не доходит, приходится ему, коряку, новые места осваивать. Зимой переносит рыбу в стойбище, тут близко, однако, три дня пути. Инспекторы заглядывали в ямы, выложенные камнями и используемые для засолки, желали хорошего улова и улетали. Особенно их смешила борода и вставляемое повсюду слово «однако». Знали бы они, что перед ними ерничал человек, прекрасно знающий английский, лучший вахтенный офицер Камчатской военной флотилии, сдавший на самостоятельное управление подводной лодкой с первого раза, и отличник боевой и политической подготовки. Лов продолжался. Рыба ловилась разная: от трех килограммов до тридцати. Бригада, как Верещагин в «Белом солнце пустыни», на икру уже не могла смотреть, не то что есть. Изредка, ночью, к ним наведывались братья-подводники, чтобы набрать рыбы и к утру быть на службе. Пришедшие в первый раз набирали в мешок штук десять, чтобы оправдать ночной поход через пять сопок, по почти непроходимым зарослям. Никитин не жалел, но предлагал взять три штуки. Никто не соглашался, жадничали: хотелось много и сразу. Но, действительно, больше трех «хвостов» никто и никогда домой не принес: уж очень тяжела была дорога назад. Перед каждым очередным подъемом на сопку мешок облегчался на пару рыбин. Попробуйте прошагать по пересеченной местности четыре часа с тридцатью килограммами на горбу. А Никитин, не забывая о своей организующей роли, мечтал. Он мечтал о большом улове, о настоящей рыбе. Тридцатикилограммовые особи его не впечатляли. Медведь и нерпа у него на счету уже были, лис он отстреливал прямо в поселке, на помойке. Его жена и дети ходили в лисьих шубах и малахаях. Он, как настоящий северный охотник, мечтал о ките. Ни больше, но и не меньше. Якут, не добывший кита – не мужчина, во всяком случае, не настоящий, говаривал он. В нем странно соединялись и уживались достижения цивилизации и древний зов крови. Время шло, мечта не сбывалась. Он уже подумывал сменить кита на касатку. Их в море, рядом с нашей базой, было много. Но, во - первых, не было компаньонов поохотится на касаток, потому что последние ходили стаями, были очень быстры и опасны, а так же могли просто сожрать охотников. Охотники и без кита считали себя настоящими мужчинами, доказывая это по европейски, после посещения ресторана или в семейной постели, а не в зимнем море на утлой шлюпке. Во - вторых, в бригаде не было шлюпок, а если бы и были, то оперативный не дал бы добро на ее выход в открытое море. В-третьих, это было бы не совсем то, ну, вроде не кит, а большая акула. В-четвертых, настоящие киты, жрущие планктон, в Петропавловскую бухту заплывали крайне редко и именно тогда, когда нашей лодки там не было. Кроме того, без шлюпки, на удочку с берега его было не взять: не прикормлен, да и на какую наживку? Помощник очень переживал. Он даже в отпуске, в Якутии, записывался в китобойную артель, но чужаку не доверяли гарпун. А без гарпуна как его, кита, убьешь? Он совсем уже отчаялся. Встреча с китом грозила перерасти из мечты в навязчивую идею. Но сила настоящей мечты безгранична, мы в этом убедились. Однажды, в Индийском океане, вдали от берегов, на переходе во вьетнамскую базу Камрань, лодка сначала стала резко маневрировать по команде с мостика, а затем ее потряс сильный удар. Мы думали, что налетели на мель или лодку супостата, застопорили ход и командир с теми, кому положено, выскочили на мостик. Волны у бортов были окрашены кровью, а прямо по носу бился, поднимая брызги огромным хвостом, умирающий кит. Он почти надвое был разрезан лодочным форштевнем. Лодка, по инерции, продолжала буксировать его. Сизо-коричневые внутренности стелились по волнам, пузырясь черным. Вскоре кит перестал биться, завалился на бок, а потом обнажил поросшее ракушками и водорослями брюхо и начал тонуть. Их встреча, охотника и кита, состоялась. Вахтенного офицера Никитина на мостике не было. Он, в нарушение всех инструкций, выскочил на палубу, добежал до носовой «бульбы» гидроакустической станции и сейчас, с жуткими завываниями и странными телодвижениями, иногда кланяясь киту, исполнял танец охотника, добывшего « гору жира и мяса». Наверное, это был единственный в мире кит, убитый не гарпуном, а целой подводной лодкой. Пока мы пытались сманеврировать, сдать назад и подойти к туше бортом, она погрузилась в пучину. Вокруг вились акулы, пожирая уже мертвого кита. Вода просто кипела. Тут и там возникали драки. Зрелище было не для слабонервных. Даже Никитин закончил танцы и примчался в ограждение рубки. Здесь ему и досталось. Как мы Никитина драли, не могу Вам передать. Даже вспомнить приятно. И не в том дело, что по Международным Конвенциям промысел китов запрещен. И не за то, что животное жалко. И даже не за то, что Никитин погибнуть мог в пасти акул, смытый волной за борт. За то драли, что он вовремя не заменил дырявую штатную надувную лодку, единственное плавсредство на борту, на новую, и от всей добычи нам на сувениры не досталось ничего: ни китового мяса, ни уса, ни ракушки с брюха. Вердикт был следующим: ну и мудак, а не якут! Подобное разочарование я уже испытал, когда на дикий пляж бухты Патрокл, под Владивостоком, заплыла акула. Она была небольшой, метра два с половиной. И если на пляжах всего мира при крике «Акула!» все мчатся из воды, здесь половина пляжа бросилась в воду. Акулу отсекли от выхода в море полукольцом загонщиков, заставили ее выброситься на берег, а потом над ней буквально на секунду сомкнулась толпа. Через мгновение толпа разомкнулась. Вместо акулы на песке чернело пятно крови. За столь короткий срок ее успели ГОЛЫМИ РУКАМИ растерзать на сувениры. Сама виновата, акулы под Владивостоком – редкость. Мне тогда не досталось ничего, кроме кусочка шкуры, я слишком далеко стоял. Он похож на наждак и им очень хорошо полировать дерево или чистить замшу. До сих пор где-то лежит. Никитин был наказан за жестокое обращение с животными и нарушение техники безопасности. А награжден кличкой «Китоубоец», а не китобой. Но все равно он был по-настоящему счастлив и вдохновенно врал, забыв, что и мы читали «Моби Дика» : - Старого знакомого завалил. Я его еще на Севере видел, он чуть наш каяк хвостом не утопил. За мной гонялся. Теперь я его взял, однако. Наконец-то, по якутским обычаям, Никитин стал настоящим мужчиной.
Не смотря на внешнюю суровость, моряки народ добрый и сентиментальный. Пусть личный состав не любит начальство, а начальство личный состав, между ними есть общее – любовь к животным. Иногда она принимает гипертрофированные формы, но не иссякает никогда. В отсутствие животных их именами ласково нарекают подчиненных, а иногда и начальников. Я лично был знаком с командиром батальона по кличке Муфлон, экипажем баранов, начштаба Антилопом Гну (он был мужчиной и произносился как «антилоп») и старшим офицером штаба флота по кличке «Импала». Иногда кадровики, пользуясь служебным положением, сводили вместе в одном экипаже Лося, Кролика, Гуся, Медведя, Воробья, Пташкина, Козела (ударение на первом слоге), Стадника и Пастухова, а потом тихо похохатывали, гордясь остроумным всесилием, в тиши кабинетов. Но настоящая живность греет душу лучше, и чем больше животное, тем круче. На одном из крейсеров держали медвежонка, пока он адмирала не заломал, пусть и не до смерти, на другом тигренка. После случая с адмиралом зверей больших, чем собака или кошка, рыбки или крыса белая, скажем, держать запретили. Но любовь и к ним, маленьким, осталась огромной и самоотверженной. Здание штаба бригады ракетных кораблей в Балтийске было старым, широким, приземистым и одноэтажным, с нетипичной для немецких построек шиферной, а не черепичной крышей. В бывшем Пиллау все по-немецки основательно, однако время и сырая погода заставляют вносить свои коррективы во внешний вид зданий, а крыш - особенно. Текут, сволочи. Здания окружают старые, в несколько обхватов, деревья, нависая мощными кронами над крышами. У штаба, вместо того, чтобы присутствовать на занятиях по специальности, толпилась добрая половина бригады во главе с комбригом и штабными. Все смотрели вверх и давали противоречивые команды и советы. Виновник суматохи, маленький белый котенок, на высоте восьми метров, медленно, на дрожащих лапках, двигался к концу ветки, истошно мяукая от страха. Ветка предательски дрожала, котенок соскальзывал, в последний момент успевал впиться в ветку коготками, втаскивал свое тельце на нее и орал душераздирающе, с нутряным надрывом. Моряцкие сердца лопались от сострадания, у многих на глаза наворачивались слезы. Ситуация, чтобы не стать трагической, остро требовала разрешения и хэппи-энда. Возглавил ее командир бригады, лично. Два матроса растянули одеяло у подножия дерева, а человек пятнадцать, по команде, начали его трясти. Дерево, из-за своей толщины, тряслось слабо, поэтому было принято другое решение. Два добровольца-матроса вызвались взобраться на старый вяз и спасти несчастное животное. Получив добро на совершение подвига в честь братьев наших меньших, они стали карабкаться по стволу. Не повезло обоим. Матрос Полуянов достиг ветки, на конце которой сидело кошачье дитя, и одной рукой начал ее трясти. Котенок заорал еще истошней и вцепился в кору изо всех сил. Матросы с одеялом бегали внизу, готовые подхватить кошачье тельце в теплые байковые объятия, а траекторию котячьего полета рассчитывал флагманский штурман бригады. Подбадриваемый снизу криками: - Тряси сильнее, ты что, не ел сегодня?- Полуянов увлекся и не удержался сам. Его полет был красив, шумен и стремителен. Неудержимо рушась сквозь желтые осенние листья, он лягнул ногой добровольца-побратима матроса Дзасохова, обхватившего ствол на метр ниже, и с криком «мама!» рухнул на асфальт и потерял сознание. Листья, медленно кружась, опускались на него и рядом. Дзасохову повезло меньше: получив флотским ботинком-«гадом» по зубам, он разжал руки, ударился о сук пониже, потом о другой, отскочил, как мячик для пинг-понга, ударился о третий… У Полуянова оказалась сломана нога, у Дзасохова рука, ребра и множественные ушибы. Стонущих больных унесли в лазарет. Котенок орал по-прежнему. На дерево взобрался старшина Бароев, левша, с ножовкой в руке. Он начал пилить сук, на котором вопил котенок, держась за ветку рукой. Пилил он хорошо, только держался рукой, как впоследствии оказалось, неправильно. Пилил-то у ствола! Когда тело Бароева, вместе с длинной суковатой веткой и ножовкой в руке, обрушилось с криком вниз, котенок извернулся и перепрыгнул на другую ветвь, где, опомнившись, продолжил свое нервическое песнопение.
Бароев заработал трещину пяточной кости и располосовал бок ножовкой. Два человека получили сотрясение мозга и рваные раны на голове от толстой упавшей ветки. Это те, которые одеяло держали и не смогли увернуться, потому что каждый тянул его в свою сторону. Три вопящих окровавленных тела унесли санитары. Но моряки народ настойчивый, тем более в благородном деле спасения: котенок по-прежнему хрипло плакал… Принесли лестницу. Она оказалась короткой. По приказу начштаба принесли вторую, скрепили их с помощью проволоки и пары гвоздей, действовать надо быстро, пропадет ведь животное от криков. Личный состав живо обсуждал методы спасения: - Может, палкой его сбить? - Да нет, из рогатки, если только, а так ветки мешают. - А вдруг в глаз попадешь, выбьешь? Нет, из рогатки нельзя… Комбриг приставил к одеялу двух бойцов, взамен выбывших из строя, сломив их легкое сопротивление приказом. Бойцы ныли, ссылаясь на опасность поручения, которое, учитывая опыт предыдущей команды, можно было сравнить с отправкой на передовую. На лестницу, слегка «игравшую» в месте крепления, и основание которой придерживали четыре человека, полез мичман Филимонов. Он почти достиг цели и уже протянул руку к шипящему на него котенку. В это время кто-то из страхующей команды отвлекся, или запас прочности у лестницы закончился, или мичман наверху дернулся, но ненадежная конструкция затрещала посередине. «Страхующие» бросились врассыпную, не желая получить по голове лестницей. Филимонов красиво, с поднятой вверх рукой, застыл в верхней точке, и сначала медленно, а потом все стремительнее ускоряясь, начал падать в сторону штаба и, со страшным треском, пробив шифер, провалился сквозь крышу, подняв столб вековой чердачной пыли. Падение он сопровождал черной руганью (см. словарь), провалившись же, подозрительно затих. На чердак направили санитаров. Лестница же, взбрыкнув и освободившись от груза, травмировала еще двух человек, разбив одномуофицеру- зеваке подбородок, а второму засветив в ухо. А потом, подлая, еще и обрушилась двумя своими половинками на толпящихся матросов, с предельным вниманием и одобрением наблюдавших за полетом Филимонова. Котенок замолчал, испуганный треском, пылью, криками и суетой внизу, под ним, а потом заплакал еще горше. Комбриг в отчаянии приказал спилить проклятое дерево. Начали пилить, меняя друг друга, но длины полотна ножовки было маловато для дерева, толщиной в три обхвата. Начали рубить тупыми пожарными топориками, но дело продвигалось медленно, канадские лесорубы в бригаде не служили. Котенок совсем охрип. Дерево подозрительно скрипело и, кажется, собиралось все-таки падать. На штаб. Пришлось вызывать из города машину с телескопической вышкой и специалистов лесного хозяйства. Пока они не приехали, комбриг, в соответствии с распорядком дня, разрешил бригаде пообедать и пообещал продолжить операцию после приема пищи. Бригадный доктор испуганно вздрогнул: в лазарете уже лежало 16 человек с травмами разной тяжести, и свободных коек не было. Построившись, экипажи пошагали на корабли, совестливо поглядывая в сторону котенка. Вокруг опустело. С залива налетел промозглый и крепкий балтийский ветерок. Дерево пошаталось, пошевелило в последний раз длинными ветвями, теряя последние листья, натужно заскрипело, хрустнуло у комля и, прицелившись, медленно рухнуло, как и хотело, на штаб! Только штукатурка с дранкой взметнулись метров на двадцать! А треснувший бетон стенки! А сам удар, от которого земля загудела и выпали несколько оконных стекол! А колокола боевой тревоги, объявленной командованием, решившим, что начался бомбовый налет! Вобщем, дерево умерло красиво, шумно, по-геройски, нанеся максимальный вред врагу… Дежурный по штабу, сидевший в коридоре, вдруг оказался на улице, в груде строительного мусора. Коридор стал крыльцом. Дерево полностью уничтожило учебные классы, а штаб уменьшился вдвое. Вот почему теперь личный состав бригады ходит на занятия по специальности к соседям. Приехавшие, наконец-то, лесники, обсчитали кубатуру, умножили на число годовых колец и оценили ущерб, нанесенный лесному хозяйству, в 12000 рублей. Штраф наложили на комбрига. За три литра шила, правда, скостили до 30, учли, что ему еще за штаб выплачивать придется. Ах, да, котенок… Да он сам с дерева слез, когда народ на обед ушел. Сейчас это большой, толстый бригадный кот, которого комбриг, увидев, непременно пытается пнуть ногой, несмотря на свою любовь к животным. Он уже не комбриг, правда, а замкомбрига, и собак любит больше: те по деревьям не лазают.
А кто такой настоящий ОВРовец, я Вас спрашиваю? Что, слабо ответить? Мне тоже слабо, но я попытаюсь. Это человек, плюнувший на все, кроме службы. Он знает, что ничего не светит, но внутренний стержень держит его в струе. И в динамике . Он не ждет ничего. У него нет будущего, только настоящее. Офицер. Фаталист и философ. Стоик. И сам себя веселит- а что еще остается? Многое и многих видывала камчатская ОВРа, но таких, как Косточкин, не встрелось. За Жекой следил сам ЧВС. -Что? Комбрига подводников 6 ноября, после совещания, в базу доставить? А где этот Косточкин? Пусть он и идет. Нечего таким мудакам 7 ноября в Петропавловске делать! Замкомбрига Бардадым ( это настоящая фамилия, а не ругательство) , давал команду. Бросив молодую жену, Жека мчался на тральщик. Закалка продолжалась. Кто же знал… Стодвадцатикилограммовый комбриг нашей бригады, шевеля усами, взбежал на трап… Гнилые доски, оструганные лишь сверху и создававшие иллюзию новизны, не выдержали… Смотреть, как тонет адмирал, сбежалась вся бригада. Спасибо мичману, спустился, обвязал концом, вытянули. Минут через пятнадцать. А вода холодная! И фуражку достали, адмиральскую.. .Все в говне и в мазуте. И адмирал, и фуражка. Понятно, баню согрели, спортивный костюм нашли, маты записывали аж шесть часов, вина и спирта лишились месяца на четыре- комбриг выпил, для сугреву… Понятно, Косточкин всему виной… - А давайте их месяца на два на брандвахту, в Бечевинку, а потом на рыбоохрану? Все не в базе, а в море – ну что они сделают? И вообще, там же этот Косточкин… Комбриг утвердил, начпо согласился… В моей Бечевинке Женя , когда тральщик подошел за водой, а он спешил ко мне, сразу наткнулся на начпо, со своей головой 62-го размера и улыбкой бравого солдата Швейка. -Что Вы все здесь разлагаете?-последовал вопрос. - Не все, а вся, -последовал ответ.- У Вас и так все разложено. Больше их и за водой не подпускали. Потом последовала рыбоохрана. Это когда советские военные корабли контролируют неприкосновенность наших зон рыбного промысла от японцев. Рыбоохрана- дело увлекательное. Японская нейлоновая сеть, выставленная на пути миграции лосося- очень тонкая штучка. Двести метров влазит в обычный целлофановый кулек. Как начальство презенту радуется! А сама рыба! А икра- ложкой! А крабы! Лафа, а не задание! А на Парамушире японские дома с бассейнами на крышах и улиткой-турбиной на водопаде, дающей свет в эти дома уже больше70 лет. Интересно! А на Курилах шкурка голубого песца идет за двести грамм «шила». За бутылку- три. Жены с воротниками будут! Шкура тигра за две бутылки- дороговато, да и выделана не ахти… Вот это путешествие, вот это дальний поход, не брандвахта, поди, будь ты проклята…Косточкин купался в тысячах километров оторванности от начальства и в новых впечатлениях. И шкурки песца гладил , а что, нормальный человек. Но ничто не длится вечно, особенно хорошее. «Радио» нарушило благоденствие: « Вам осуществлять слежение за американским фрегатом. В случае получения приказа- уничтожить…» Тральщику! Ох, эти москвичи, единицы ВМФ в данном районе учитывали, а не их боевые возможности. Я сам на корабле КИК , при скорости -4 узла при встречном ветре и полном отсутствии оружия, «гонялся» за американским авианосцем…К счастью, минут на 10 нас хватило. Но то мы, а то ОВРа. Они бешеные. Обнаружили фрегат. Как «Белаз» и «Ока» рядышком… Следить начали. Сутки в дрейфе, вторые. Фрегат тоже лежит, как кот на подушке. Спокойно…Фотографии друг друга на память, хинди-руси-бхай-бхай, или что-то подобное. Телевизор Японию берет, наши баскетболисты с америкосами играют. Все на английском, но броски и так понятны! Ура Белову! На последних трех секундах забрасывает! 97-96! Наши впереди! По такому случаю тральщик, по инициативе Косточкина и команде командира , вывешивает цифровые флаги…Пусть и американцы разделят нашу радость! О, спорт, ты- мир! И тут началось. Фрегат взбесился, дал полный ход, и пытается протаранить борт, причину никто не знает…Наваливается, сучья махина…Бежать, тихо повизгивая! Трое суток уклонялись, а он все за тральцом гонялся, пока флаги не сняли цифровые, командир случайно голову поднял, вспомнил… Опять тихое и мирное дрейфование…После этого ненависть к супостату на Женькином тральщике не мог извести никто. Народ, встреться им кто с этого фрегата, зубами бы загрыз, только борт, сука, высок… Начальство, после докладов о поведении фрегата, а главное, о причинах, рещило тральщик в Камрань заслать, Во Вьетнам, от греха и себя подальше… ,
После достопамятной «Пасхи» и перевода с эсминца, лейтенант Косточкин прочно обосновался в бригаде ОВРа. Он закалился и возмужал, защищаясь от служебных невзгод принципом: « нас иметь-только гвоздь тупить». А желающих затупить гвоздь было много, ОВРа- не школа гуманизма. И пусть кто-то гордо вещает: ах, автономка, ах, 90 суток.А потом отдых на Щук-озере или в Паратуньке, ордена-медали, повышения по службе и прочие блага. Выгнать в море подводный крейсер-проблема общефлотского масштаба. Выгнать «тралец»-даже не бригадного. Этакие корабли-велосипеды. А ну- ка на брандвахту, на месяц. Заменить некем-продлим еще на месяцок. Жрать нечего? А что, рыба уже не ловится?Ловите, ловите, ее там много. А кто это у нас вторые сутки у стенки болтается? Пусть комбрига подводного в базу доставят, нечего стоять. А на рыбоохрану кого? А на Курилы? Вобщем, бегали и рыскали тральцы по всему Тихому океану, а экипажи, вернувшись в родную базу, ничего, кроме взысканий, не получали.Кажется, Пикуль сказал, что на ОВРе служат люди смелые, но бестолковые. Косточкин был толковым, просто ему не везло. Неприятности начались с меня. В субботу. Была у меня привычка наполнять бар. Там стояли вина, лежали красивые пачки американских сигарет, привезенных из Москвы.Когда приходили друзья, бар быстро опустошался.Курил я. Пополнение происходило, но медленно. В тот вечер мы выпили все, бутылок 20 - отмечали назначение Жени на самостоятельную должность. Я, проводив его до автобуса, честно и добросовестно, с чувством выполненного долга перед другом,и кружащейся головой, лег спать. Даже о винах не жалел. Мне было проще, ехать никуда не надо. А Жеке надо было добраться до бухты и поселка Завойко, причем последним автобусом. Пять километров, ходит «Пазик».Единственное-он маленький, а людей, желающих вернуться-много. Сотн две народу скопилось на остановке. «Пазик», при сильном уплотнении, при 26 местах, в том числе и стоячих, мог взять не больше пятидесяти. Народ волновался и стоял в очереди. Автобус подошел. С возгласами : « А Вас здесь не стояло», начался штурм, перешедший в банальную массовую драку.Представьте, рубятся 200 человек! Праздник! Размягченный экзотическими винами Косточкин призвал всех к порядку, за что и получил в зубы. Очнувшись в сугробе, сплюнув кровь, он увидел Куликовскую битиву, Мамаево побоище, битву на реке Калка... Автобус стоял с открытыми дверями и пустотой внутри... Вокруг народ крепко бил друг друга...Сунув пару раз кому-то в пятак, Жека залез в автобус, сел на свободное место и задремал...Верхняя губа вздувалась посекундно. Нечто инородное на родном лице... Вот и родной корабль, вот и койка. Спать, спать... Пробуждение было чудовищным. Когда голова раскалывается, а какая-то падла тебя трясет за плечо. «Иди на х..., изверг!»-рявкнул Косточкин и попытался попасть в нос будившему... Верхняя губа болела и была похожа на пельмень. Эх, как же он был не прав! Тряска не прекращалась. « Ну, сейчас я тебе у...!»Косточкин перевернулся, прицеливаясь в глаз негодяю,махнул рукой, попал! И увидел контр-адмиральский погон. «Бред начался!»- мелькнуло в сознании... Нет, все было прозаически. Вечером замкомбрига, уходя на сход, оставил з а себя новенького зама. Жеку об этом не предупредили- ОВРа. В воскресенье утром приехал ЧВС флотилии- а его никто в десять утра не встречает. -Кто старший? -Лейтенант Косточкин, по журналу. -Проводите меня к нему! « Я хочу видеть этого человека!»(С.Есенин) Проводили. Дальше Вы знаете. Жека, как был , в трусах и без фуражки, вскочил и отдал честь. -Лейтенант, что у Вас с губой? -Герпес, товарищ адмирал! -А почему спите и не встречаете начальство? -Температура! - Лейтенант, если у тебя нет температуры, я тебя на этом тральщике сгною!Ты умрешь здесь, сволочь!Меня на «х» послать! -Виноват, не разглядел! -А ты еще и видишь плохо? Флагманского врача сюда! Температуру мерять! Ну и гнусная рожа!Сгною! Нагреть градусник- дело нехитрое. Нагрел до сорока двух. -И как мы еще с подобными офицерами служим? Хворь вечно больного найдет,-воскликнул ЧВС, запомнив фамилию, и убыл.Поверил, но запомнил. А ты не верь! Жека вздохнул облегченно-пронесло, и лег спать.Он начал превращаться в настоящего «овровца».
Чередников Геннадий Дмитриевич преподавал в Ленинградском НВМУ со 2 сентября 1948 года по июль 1955 года. Сначала в звании лейтенанта, затем старшего лейтенанта. Добрых слов заслуживают и другие преподаватели. И не только те, кому в дальнейшем было присвоено звание "Заслуженный учитель РСФСР". Много в интернете ныне сайтов и страниц, посвященных наградам и званиям, а изображение этого знака нашлось только одно, в И, если не ошибаемся, так и нет в многонациональной России памятника "Народному учителю". Думаем, нет нужды цитировать достаточно здравого смысла, чтобы понять, учитель заслуживают такого признания своего труда не в меньшей степени, чем "солдат, чье имя неизвестно, а подвиг бессмертен". Постараемся внести свой посильный вклад.
Все-таки процитируем, но не "железного" канцлера, а его современного "Когда была разгромлена Франция, Бисмарк сказал: «Мы победили, потому что прусский учитель выиграл у французского учителя». Так вот, советский учитель в 1945 году выиграл у немецкого. Вот вам и роль учителя в обществе. Ее должен осознавать каждый и относиться к учителю как к нравственной ценности государства. Учитель олицетворяет духовную связь поколений, а значит, цементирует общество и не дает ему распасться и забыть об ответственности перед прошлым, настоящим и будущим. Кроме того, учитель олицетворяет вечную молодость знаний, их поиск, раскрывает подрастающим поколениям красоту творчества, подвижничества, благородства высоких идей. Учитель в своем труде не должен быть одиноким. Дети и юношество — сфера забот всего общества. Должен действовать самый мощный инстинкт — отцовства и материнства. Если в обществе этот инстинкт угасает, значит, оно тяжело больно."
Слово однокашнику Панферова Юрия Григорьевича
"Учили нас по любым современным меркам совсем не плохо. В училище были прекрасно оборудованные кабинеты по физике, химии, даже литературе, рисованию и др. Состав преподавателей (частью военный, частично гражданский) был тоже хорош. С удовольствием и благодарностью вспоминаю преподавателей русского языка и литературы - А.И. Щемелинину, Л.П. Бечика, Г.Д. Чередникова (по прозвищу «сигара»), математики - Ш.М. Рахимова, Б.Е. Рыжова, М.Ф. Каткова, Б.Ф. Блошкина, физики –Д.Н. Сотулу, Л.Г. Широкова, М.М. Доненберга, химии – Х.Б. Сосину, истории – И.А. Любимцеву, английского языка – Нину Николаевну Избушкину и Аллу Михайловну Безобразову – особо любимых нами, биологии – В.Ф. Диеву, рисования и черчения – М.Д. Зыкова, астрономии – проф. В.И. Прянишникова и многих других. В.И. Прянишников был исключительно интересным человеком, хорошо играл в настольный теннис, в том числе и с многими из нас и был прекрасным рассказчиком. Хорошо помню уроки по литературе Чередникова. В это время из программы школ по литературе были исключены такие поэты и писатели, как а о других, например, о мы вообще не слышали. Чередников читал нам по памяти многих из поэтов, включая и совсем позабытых – например. А как он читал Наверное, не ошибусь, что почти всем нашим выпускникам он привил любовь к этому поэту, который для большинства, я знаю по разговорам со многими, был или безразличен или нелюбим. Особенно интересно, что нам в те тяжелые послевоенные годы преподавали бальные танцы (преподаватели – известные в Ленинграде в ту пору и в 50-е годы – супруги Хавские: Алла Васильевна и Владимир Борисович) и каждый из нас в то время хорошо умел танцевать около 20 бальных танцев, включая вальс. Правда, даже танго и фокстрот в то время были запрещены.
Алла Васильевна и Владимир Борисович: "Делай, как я!"
"Тяжело в учении, легко в бою".
Прекрасно была поставлена физическая подготовка – каждое утро зарядка на улице в любую погоду, зимой (в снег и дождь) и пробежка на 1-1,5 км - и так 8 лет подряд. Должен сказать, что это испытание очень тяжелое и если можно было увильнуть от зарядки, то никто не отказывался. Тем не менее именно этим занятиям многие из нас были обязаны снижением риска простудных заболеваний на много лет вперёд.
Попробуем, насколько возможно, рассказать о преподавателях, отмеченных, по общему мнению, высоким мастерством, дополнив добрые слова однокашников по выпуску 1953 года Панферова Ю.Г. и Семевского Р.Б. воспоминаниями нахимовцев других лет. Порядок изложения - по алфавиту.
Безобразова Алла Михайловна преподавала английский язык в Ленинградском Нахимовском училище в 1945-1951 гг., а запомнилась многим и навсегда.
Генеалогическое древо Безобразовых.
Добрая половина обитателей Академгородка учились английскому языку у Аллы Михайловны Безобразовой, но далеко не все знают, что общались при этом с самой что ни на есть столбовой дворянкой. Хватало и того, что человек она на редкость открытый и доброжелательный — до сих пор, в одинокой старости, не может уложить празднование дня своего рождения в один вечер: друзья все идут и идут. Бывший ученик по ленинградскому Нахимовскому училищу Ростислав Красюков не так давно спросил у Аллы Михайловны, не имеет ли она отношения к старинному дворянскому роду Безобразовых. Призналась, что имеет. Тогда Ростислав, ныне главный геральдист Санкт-Петербурга, пообещал любимой учительнице составить ее родовое древо. Три года трудов — и вот Алла Михайловна с любопытством разворачивает бесконечный свиток, где числятся... двадцать поколений рода Безобразовых. К родовому древу приложена поименная книга, в которой основателем древнего рода значится приехавший в Москву из Пруссии в начале XV века, во время правления Из тех годов дошло афористичное описание Христофора: "Душой честен, лицом страшен".
Щит разделен надвое, имеет верхнюю серебряную вершину малую с изображением черного креста, а нижнюю пространную голубого цвета, в которой виден золотой олень с черными рогами и копытами, бегущий от поставленного на левой стороне дуба, и над главою оленя находится серебряная восьмиугольная звезда. Щит увенчан дворянскими шлемом и короной, на поверхности которой между двух черных крыльев выходящий олень. Намет на щите голубой, подложенный золотом. Щит держат с правой стороны вооруженный воин с копьем, а с левой черный орел. Алла Михайловна шутит, что у нее теперь есть собственная, фамильная история России. Среди были ключник Ивана Грозного, храбрые воеводы, один из которых подписался под грамотою об избрании в цари Бориса Годунова, а другой в тот же период строил крепость Смоленск. Смотрим дальше: "убит на воеводстве своем шайками Разина". пострадал в начале правления Петра I: против воли будучи назначен воеводою в Терки "суеверный старец обратился к мнимым волшебникам, заставляя их ворожить на снискание милостей правительства при молодой государе. В Нижнем Новгороде ему пришлось зимовать, а в это время в Москве изловленные шарлатаны показали на воеводу Безобразова, как он прибегал к их помощи. Оговоренного воротили, допрашивали, пытали и наконец приговорили к смертной казни, а жену несчастливца-суевера послали в монастырь в Тихвин". Далее. Сенатор в 1813 году напечатал серию трудов: "Краткое обозрение знаменитого похода российских войск против французов 1812 года", "Краткое обозрение подвигов российского дворянства на поле брани и на поприще гражданском". Просвещенный юрист Николай Безобразов был горячим защитником интересов земства. Полубезумный был, по свидетельству "одним из главных виновников японской авантюры", а его брат командовал русской гвардией во время I мировой войны и "принадлежал к числу редких старших начальников, сумевших стать близко к войскам". Дед Аллы Михайловны Безобразов был известен своей безмерной благотворительностью во время голода на Волге, доведшей его семью до разорения: фамильное село пришлось тогда продать. Отец Михаил Владимирович, земский начальник в Саратовской губернии, перечил губернатору Столыпину в земельной реформе и был удален в Оренбург, где и родилась в 1916 году наша героиня, хлебнувшая после революции немало горя, что, впрочем, не испортило ее простой и веселый нрав.
Отец Аллы Михайловны — Михаил Владимирович Безобразов с братом Сергеем Владимирович.
Софья Ивановна Безобразова — мать Аллы Михайловны.
Когда мы спросили наследницу старинной фамилии, гордится ли она своим благородным происхождением, Алла Михайловна со смехом вспомнила семейное предание о своем чванливом родственнике. Ехал как-то этот Безобразов зимой в кибитке и услышал, как ямщик покрикивает на лошадь: "Поспешай, каурая, чай Безобразова везешь!". Польщенный помещик спросил у мужика, откуда тот знает его фамилию, но ямщик ответил с усмешкой: "Так это же я сам Безобразов". И то верно: не фамилия красит человека, а человек фамилию.
2 февраля 2004 года Алле Михайловне Безобразовой исполнилось 88 лет, а ночью 23 февраля навсегда остановилось сердце, гревшее ее учеников в Академгородке — от академика до студента... Алла Михайловна прожила очень яркую и очень трудную жизнь. По происхождению дворянка старинного рода Безобразовых, она родилась в Саратовской губернии в подвале фамильного дома, отнятого у семьи революцией. Никогда об этом не жалела, смеясь: — «Ха, кем бы я была в деревенском захолустье?». Проза жизни в коммуналках Москвы, Ленинграда и новосибирского Академгородка никак не отразилась на ее светлом мироощущении. Она сознательно не хотела жить по-иному, без общежития, повседневного человеческого общения в любых формах. Но особенно любила чаепития по-русски, с самоваром, чашками-блюдцами в синий цвет, неспешными беседами на любые темы. Чтила и знала как русскую культуру и историю, так и английскую, ее живой ум одинаково блистательно мыслил и фантазировал на двух языках. Только за рубежом по комплиментам — «Кто вас учил, передайте спасибо!» — мы узнавали, что Алла Михайловна научила нас элитному диалекту англичан, которые в 30-х годах прошлого века учили ее в Ленинграде «вживую». Она, носитель исконной русской культуры, своими переживаниями по поводу того, что дворянские звания стали денежным приобретением новых русских, что на русский престол (ныне более миф, чем реальность) претендуют не те Романовы, своим увлечением русской музыкой пробудила в нас интерес к многообразию русской жизни за пределами привычных научных и околонаучных проблем. Православная, она стеснялась незнания церковных ритуалов и впитывала эти знания с интересом, не прибегая к внешнему проявлению своей веры. Алла Михайловна всей своей жизнью следовала основным божьим заповедям любви к ближнему, нестяжанию, почитанию родителей, завидовала, разве что, богатству духа, но не вещизму. Обладая редким даром заинтересованно выслушивать собеседника, умела раззадорить спорами на любую тему. Искры сыпались из ее задорных глаз, резкие фразы летели из улыбчивых уст, однако не преступающих границ дружбы даже в пылу споров. Сознательно беспартийная, она сочувствовала коммунистам, любила «Российскую газету» и сокрушалась, что попираются общечеловеческие ценности. От Безобразовой, живого участника и комментатора истории начала двадцатого века, мы узнали, что в 30-х годах ее, работника библиотеки в Ленинграде, заставили собственноручно сжигать собрание сочинений Ленина «в твердой коричневой обложке». А в сибирской провинции 50-х мы еще учились по этому изданию без сталинских купюр и не догадывались о редкостной удаче чтения оригинальных текстов вождя революции... Потеряв в первые дни блокады Ленинграда в ополчении мужа-художника, она мужественно работала медсестрой, увезла из осажденного города детишек, берегла и учила их в эвакуации, стала второй мамой нескольким поколениям нахимовцев, до сих пор присылающих поздравления… Наша учительница была всегда созвучна проблемам общественной жизни Отечества и, будучи истинным патриотом, прежде думала о Родине, а потом о себе. После сентября 1960 года Алла Михайловна незаметно стала второй мамой на долгие годы и нам, первым студентам Новосибирского госуниверситета. Ее требовательность к знанию английского языка и четкости мышления «прежде на русском, потом уж на английском» смягчалась вкусными домашними пирожками. Впоследствии мы увлеченно играли в ее комнате на уроках английского в карты с детскими картинками блюд, нарядов и прочего, пели развеселые песни за пирогами и рюмочкой по поводу многочисленных русских и английских праздников. Еще в 70-е, в долгие сибирские зимы, мы начинали на ее уроках встречать рождество по-католически, а завершали по-православному. Алла Михайловна заставляла и приучала нас не только слушать, но и вдумчиво слышать слово, прежде чем озвучивать мысли по-русски или по-английски. Она уже тогда строго редактировала наши первые робкие попытки писать статьи и излагать доклады на английском, тренировала и оттачивала наше произношение по телефону. Она придавала блеск и красоту всему, к чему прикасалась, вызывала естественное желание во многом подражать ей и внутренне, и внешне. Наше восхищение ее красотой, искрящимся женским темпераментом и изысканностью нарядов, которые она шила и вязала сама, с годами не угасло. До своих последних дней она поддерживала всех нас как умела, не выпячивая свои невзгоды. Мы улыбались и шутили, любили и любим друг друга, благодаря ее таланту педагога. Затейливыми безделушками своих вечно занятых делом рук она баловала нас многие годы, даже тогда, когда была прикована тяжелейшим недугом к постели. Переломы и многолетняя изнуряющая болезнь надломили ее тело, но не душу. Мы склоняли голову перед ее нечеловеческим мужеством преодоления боли с улыбкой на устах. До последних дней ее дух был удивительно крепок, ум абсолютно ясен, взор живо блестел и звал к обоюдоострому и приятному общению. Поздравляя нас по поводу Дня защитников Отечества, к которым причисляла и себя, она пригласила всех готовиться к празднованию Дня женщин как всегда, у себя. Но цветы мы понесли к ней в дом прежде, в день обрушившегося на нас сиротства. У ее могилы в солнечный зимний день, такой же теплый, каким было ее сердце, мы поклялись сохранить в себе ее дух оптимизма и душевности. Мечтаем о наших встречах в день ее Ангела, которые помогли бы остаться с непреходящими ценностями интеллигенции — шестидесятников, уходящих вместе с нашими Учителями из жизни и духовной ауры Академгородка. Мы теперь по крупицам собираем старые городковские фотографии и в них стараемся сохранить нашу память для будущих поколений Городка… Вот только понадобится ли она? Нынешней молодости не до нас, у них трудные времена нового столетия, надо суметь быть востребованными новым временем и, как всегда, быть впереди планеты всей (этот девиз Городка актуален и теперь). Мы спокойны — наша Алла Михайловна, согретая заботой и вниманием, не тяготилась своей старостью, и радовалась, что не могла видеть нынешней холодной прозы жизни за пределами своей квартиры… Прощай, наша духовная старенькая мама в оренбургском пуховом платке, и оставайся в нашей душе, нашей памяти. Помоги нам быть душевной опорой нашим выросшим детям, подрастающим внукам и правнукам, помоги стоять на слабеющих ногах до последнего вздоха. Твои ученики.
Безобразова Алла Михайловна. Сборник английских общенаучных текстов. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1976.
Несколько слов о том, кто составил генеалогическое древо Безобразовых, ленинградском нахимовце 1953 года, однокашнике Юрия Георгиевича Панферов Красюкове Ростиславе Григорьевиче.
Слово Семевскому Роберту Борисовичу: "Красюков Ростислав Григорьевич (Сулла). Окончил минно-торпедный факультет ВВМУ инженеров оружия, был направлен на СФ в губу Оленья и служил на бербазе начальником КРС, занимался настройкой аппаратуры самонаведения торпедного оружия. В 1960 г. возвратился в Ленинград и поступил на службу в НИИ ВМФ, где прошел путь от мл. научного сотрудника до начальника отдела противолодочных торпед. За создание нового оружия награждён орденом Красной Звезды, а в 1981 г. стал лауреатом Государственной премии. За время службы в НИИ ежегодно принимал участие в испытаниях новой техники на кораблях ВМФ на Северном и Черноморском флотах, а в 1967 г. участвовал в экваториальной экспедиции особого назначения (ЭЭОН) в Атлантике в течение 6 месяцев. С 1986 г. в звании капитана 1 ранга ушел в запас. На пенсии продолжил занятия своим давним увлечением, активно занявшись историей (генеалогией). В 1991 г. был среди членов-учредителей Русского Генеалогического общества в Ленинграде. В 1989 г. принят в Германии в члены Генеалогического общества «Герольд». Имеет печатные работы по генеалогии и герольдии в России и за рубежом... Проживает в настоящее время вместе с семьей в южной Германии недалеко от Мюнхена, активно работает в библиотеках и архивах Германии и России (СПб).
один из членов-учредителей Российского Генеалогического общества, последние годы живет в Регенсбурге (Германия).
Выполненных им работ очень много, приведем только некоторые:
...Леонида Георгиевна со стороны отца происходит даже не от царствовавшего в Грузии Дома Багратидов, а от одной из линий представители которой никогда не занимали трона.
Красюков Р.Г. Великий князь Николай Константинович (опыт биографии).//Альманах "Историческая генеалогия". Вып. 5. - Екатеринбург-Париж, 1995. С.71-81. Красюков Р. Романовы. Генеалогическое древо от Павла I до наших дней // МК-бульвар. 20.07.1998, № 28 (56). Красюков Р.Г. Обзор русской советской литературы по генеалогии за 70 лет (1917 – 1987) // Изв. Рус. Генеал. Об-ва. Вып. 1. СПб. , 1994. С.55 – 80. Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989; Его же. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990; Его же. Три столицы. М., 1991; Его же. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны / Сост., вступ. ст., послесл. Н.Н. Лисового. М., 2002; Его же. 1917 — 1919. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. Коммент. Б.И. Колоницкого // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1994. Т.5. С.121 — 328; Его же. Пятна. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1996. Т. 7.
Далее:
Путь морского офицера в начале 19-го века в эпоху парусного флота: от кадета до капитана второго ранга. Панферов Константин Васильевич (прапрадед Юрия Георгиевича Панферова). Путь морского офицера в середине 19-го века. На смену парусному идет паровой броненосный флот: от кадета до контр-адмирала. Панферов Александр Константинович (прадед Юрия Георгиевича Панферова). Путь морского офицера в конце 19-го - начале 20-го века. От кадета до генерал-майора флота. Панферов Константин Александрович (Дед Юрия Георгиевича Панферова). Ю. Панферов. Жизнь нахимовца. Часть 2. Война.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ.
Для поиска однокашников и общения с ними попробуйте воспользоваться сервисами сайта Просьба к тем, кто хочет, чтобы не были пропущены хотя бы упоминания о них, например, в "Морских сборниках", в книгах воспоминаний, в онлайновых публикациях на сайтах, в иных источниках, сообщайте дополнительные сведения о себе: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. А мечтаем мы о том, чтобы собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Примерно четверть пути уже пройдена, а, возможно, уже и треть. И поэтому - еще и о том, что на указанные нами адреса Вы будете присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Генеалогическое древо Безобразовых.
Отец Аллы Михайловны — Михаил Владимирович Безобразов с братом Сергеем Владимирович.
Софья Ивановна Безобразова — мать Аллы Михайловны. 
