На снимке подводная лодка К-67 как две капли воды похожа на К-85 после спуска её на воду.
Спуск лодки на воду
Спуск корабля на воду это одно из главных, если не самое главное событие. Ведь корабль впервые погружается в родную стихию, в которой ему предстоит жить и работать. Лодка строилась в Ленинграде ныне Санкт-Петербурге на Балтийском заводе. Заложена в 1961г. Спущена на воду 30 января 1964г. Огромное чудо техники шестидесятых годов было спроектировано в ЦКБ МТ «РУБИН» ПОД РУКОВОДСТВОМ ГЛАВНОГО КОНСТРУКТОРА А. С. КАССАЦИЕРА и сотворено руками инженеров, техников и рабочих Балтийского завода. Для завода это была вторая лодка 651 проекта. Головная К-156 была спущена в 1962г. Пред спуском К-85 на заводе случилось Ч.П. Утром должны были в торжественной обстановке спускать танкер «Морис Торез». Огромные стапеля и вообще мощь, и грандиозность завода производили неизгладимое впечатление. Рядом с лодкой строились два танкера «Мориз Торез» и «Пальмиро Тольятти». Для тех, кто не знает это два генеральных секретаря коммунистических партий первый французской второй итальянской. К моменту закладки двух танкеров оба уже скончалась, поэтому рабочие называли эти стапеля стапелями с покойниками. мне это не нравилось. Как-то это было не хорошо. Вечером решили, чтобы утром не возиться хорошенько смазать салазки, на которых стоял корабль, и подрезать крепления, которыми корабль приварен к стапелю, оставили только одно. Утром, оставалось, при большом стечении народа перерезать последнее крепление и корабль по салазкам плавно сойдёт на воду. Ночью сторож, который обходил территорию, услышал треск. Он позвонил в караулку. Из караулки ответили: «Пить надо меньше! Тогда трещать не будет!». Сторож, решив узнать все-таки, в чём дело, залез на корабль. В этот момент оборвалось последнее крепление, и корабль сев на салазки самовольно ушел со стапеля. От крупной аварии спасло то, что якоря были спущены из якорных клюзов, и они зацепились за стапельные леса, сильно их порушили, но корабль не ушел на другой берег Невы, а остался в акватории Балтийского завода.
Спуск на воду большого корабля на Балтийском заводе
Спуск на воду. Команда построена на пирсе возле стапеля. Швартовая команда, во главе с помощником командира капитаном третьего ранга Малолетовым на палубе корабля, и готова швартоваться к причалу, как только корабль будет спущен на воду. На лодке заводская бригада мотористов, рулевых чтобы придать кораблю движение в нужном направлении. На пирсе много народу, рабочие, инженеры, военные. Кто-то на трибуне говорит речь. Наконец торжественный момент. Жена командира капитана второго ранга Грибкава должна разбить бутылку шампанского о носовую часть лодки, когда лодка будет соскальзывать в Невские воды. Заводской сварщик перерезает последнее крепление, связывающее корабль со стапелем, лодка садится на салазки, медленно начинает движение и ….. пройдя четыре, пять метров останавливается. Скандал. Заводские подводят к лодке два крана с двух сторон, заводят под киль железную болванку и по команде синхронно пытаются ударом болванки по килю стронуть лодку с места. Всё тщетно. Проходит время. Уже вечер. Нас увозят на ужин, а швартовая команда на корабле. Корабельный доктор капитан-лейтенант Николай Николаевич Король предлагает офицерам распить шампанское. Чего добру пропадать.
Стапеля
Все леса и трапы сдвинуты на пять метров, швартовой команде не спуститься. Война войной, а ужин по расписанию. Наполняем в части бачки-термосы едой с матросского камбуза, хлеб и другие продукты в отдельный ящик и едем на завод. По дороге вспоминаем, что не взяли ужин с офицерской столовой. Надо вспомнить, что неделю назад Малолетов списал из экипажа матроса Андреева, за плохое поведение в городе и отправил его служить на Север. Приехали на завод, ужин кладём в большой ящик, и подъёмный кран поднимает ящик на палубу корабля. Перед самым подъёмом капитан-лейтенант Король кладёт в ящик записку: «Малолетов, а твой ужин сожрал матрос Андреев». На следующий день заводские приподняли лодку домкратами, смазали направляющие и салазки солидолом и она милая пошла, поехала. С бутылкой шампанского тоже было всё в порядке. Она разбилась как раз в тот момент, когда нос лодки поравнялся со строем наших офицеров, которые стояли на краю пирса в конце стапеля. Спуск корабля, это грандиозное зрелище. Огромный четырёхэтажный домина медленно скользит на салазках по направляющим. Он по ходу скольжения ускоряется и на выходе со стапеля совершает прыжок в воду, сильно подпрыгивая как поплавок, он раскачивается, как бы прощаясь со стапелем и заводом. Завод родил своё очередное детище. Лодка встаёт у пирса сразу за танкером «Морис Торез». Танкер огромный, его носовая часть высоко нависает над лодкой. Лодка по сравнению с танкером кажется маленькой, но лодка как айсберг. У неё огромная подводная часть, да и по стоимости лодка дороже танкера. Так что мы лучше. Теперь начнутся пусконаладочные и отделочные работы.
"Я никогда не страдал большим честолюбием и не стремился забираться на вершины служебной лестницы, но, признаться, мечтал стать командиром корабля - большого или малого - и, стоя на мостике, управлять им. Примером для меня являлись такие командиры, как К.Н.Самойлов, который командовал линкором, или Л.А.Поленов, которому довелось на крейсере “Аврора” служить мичманом в дни штурма Зимнего дворца и командовать этим же кораблем, когда мы в 20-х годах, будучи курсантами, ходили на нем в заграничные плавания".
Прежде чем приступить к повествованию о Льве Андреевиче Поленове, считаем своим долгом рассказать о семье прославленного флотоводца, Надеемся, шаг не только не лишний, но и обязательный, многие читатели найдут для себя новые факты для самостоятельных выводов о людях и обстоятельствах того славного времени. Каждый человек - это целый мир, который невозможно представить и понять вне его сослуживцев, учителей и учеников, а также его семьи, его близких, друзей. Этому принципу мы следуем и будем придерживаться неизменно.
Пожалуй, лучшим источником о разносторонней деятельности Николая Герасимовича является сайт
Менее доступна статья В.Аникина, "Строки героики и трагизма", опубликованная в Морском сборнике № 7 за 2004 год, поэтому воспроизведем ее здесь по возможности полно. (Фото из архива семьи Н. Г. Кузнецова)
В 1982 г. мне пришлось присутствовать при разговоре писателя-мариниста с прославленным подводником У Рудного только-только вышла в свет книга «Готовность №1», посвященная жизни и деятельности Николая Герасимовича Кузнецова. Щедрин, в общем-то скупой на похвалы, весьма лестно отзывался о работе Рудного. - Мало, крайне мало молодежь знает о нашем адмирале, - горячился Григорий Иванович, - Вы же лично знали Николая Герасимовича. Кому, как не вам рассказать об этом поистине великом человеке, о его героической жизни, несправедливом и даже драматичном отношении к нему... - Нет, Григорий Иванович, - ответствовал литератор, - видимо, еще не время писать о Кузнецове, о его блестящих взлетах и искусственно созданных падениях. Трагических падениях и для него, и для нашего флота. А может быть, кому-то не по нутру по-настоящему светлый образ незабвенного Николая Герасимовича. Вот эта моя книга - лишь пятая часть того что я представил в издательство. То редакция сокращает текст, то цензоры просто-напросто придираются, а то вообще просят исключить тот или иной эпизод. Словом, полная и правдивая книга о Кузнецове - дело будущего... Но уже осенью того же года Григорий Иванович, придя на очередную редколлегию «Морского сборника», аккуратно вынул из пакета сентябрьский номер журнала «Наука и жизнь». - Вот, пожалуйста, посмотрите, - Щедрин перелистал журнал и показал публикацию «Адмирал Красного Флота. Записки из личного архива». - Есть еще что поведать о Николае Герасимовиче, - радостно улыбался он, - И, заметьте, за дело взялись женщины - жена Кузнецова Вера Николаевна и его сноха Раиса Васильевна. Надеюсь, они народ крепкий и сумеют создать еще что-нибудь значительное о нашем адмирале...
Раиса Васильевна Кузнецова
Шло время. И вот в канун Дня Военно-морского Флота в 1988 г. на страницах газеты «Правда» появилась статья «Крутые повороты», подготовленная Раисой Васильевной Кузнецовой. Затем последовали неопубликованные материалы Н.Г.Кузнецова в журнале «Москва», газетах «Советская Россия» и «Красная звезда». И, наконец, благодаря труду и энергии Раисы Васильевны, в «Военно-историческом журнале» в 1992-1993 гг. стала печататься в сокращенном варианте рукопись Николая Герасимовича «Крутые повороты. Из записок адмирала». Подлинным праздником для военных моряков стал выход в 1995 г. еще одной книги Николая Герасимовича «Крутые повороты» в издательстве «Молодая гвардия». Ее составителем была Раиса Васильевна, которая вместе с Верой Николаевной Кузнецовой кропотливо отработала авторский текст, вместе они написали комментарии, хронологию и библиографию к изданию. - Для нас с Верой Николаевной, - говорит Раиса Васильевна, - выход отдельной книги был настоящим триумфом. Постепенно, начиная с публикаций отрывков из рукописи Николая Герасимовича, вдохновленные многочисленными доброжелательными откликами, советами, искренней участливостью читателей, мы решились на подготовку книги Кузнецова. Ее Николай Герасимович начал писать в конце шестидесятых годов. Писать ему пришлось «в ящик», ибо он отлично понимал, что опубликовать подобное в те времена ему не удастся. Поэтому, сложив все страницы в отдельный, конверт, он словно завещал нам продолжить борьбу за издание его воспоминаний...
«Необычайное увольнение меня в отставку, - писал в «Крутых поворотах» Николай Герасимович, - создало немало трудностей. Сколько-нибудь значительных накоплений у меня не было... Два сына - оба школьники - еще требовали помощи и внимания. Возникла мысль писать мемуары, но это не обещало скорой материальной прибавки, да и писать их мне хотелось по другим соображениям: рассказать о боевой деятельности флотов, поведать то, о чем никто, кроме меня, не расскажет». - Первая «пенсионная» публикация Николая Герасимовича, - продолжает Раиса Васильевна, - появилась в 1959 году. Его друг - дипломат, историк, академик Иван Михайлович Майский - пригласил Кузнецова написать статью «Испанский флот в национально-революционной войне 1936-1939 гг.» в сборнике «Из истории освободительной борьбы испанского народа». Однако материал был подписан псевдонимом Н.Николаев. На настоящую фамилию было наложено негласное «табу». Тем не менее, Кузнецов с помощью Веры Николаевны работал много. Владея английским, испанским, немецким и французским языками он делал переводы...
и в конце 1960 - начале 1970-х годов.
Кузнецов вспоминал, что приходилось часто трудиться через меру: «60 рублей с листа (это 24 машинописные страницы). За трудный перевод требовали от меня большого напряжения, причем именно тогда, когда здоровье требовало «ремонта» после вторичной «встряски» в 1956 году». Он переводит с английского статьи в журнале «Военный зарубежник», знакомит нашего читателя с книгой британского автора Джеймса Кальверта «Подо льдом к полюсу», вышедшей в Воениздате в 1962 г., печатает свои воспоминания о пребывании в республиканской Испании. Постепенно Николай Герасимович втянулся в нелегкий публицистический труд. Так вышло, что и для него традиционный литераторский девиз «ни дня без строчки» стал потребностью бытия, образа жизни. Он пишет одну за другой статьи и очерки о своем близком и верном друге адмирале Льве Галлере, о бывшем своем командующем Кожанове, о товарищах по службе Муклевиче, Орлове, Рогове, Блюхере, Шапошникове. Раиса Васильевна пришла в семью Кузнецовых в 1968 г., став женой среднего сына Николая Герасимовича - Николая. В то время адмирал и его супруга большую часть года жили на подмосковной даче. Здесь у Кузнецова был и рабочий кабинет.
- Этот человек сразу выделялся среди остальных, - вспоминает Раиса Васильевна, - в нем было много притягательного. Высокого роста, гордо посаженная голова с большим лбом и залысинами по бокам, седые волосы, аккуратно зачесанные назад. Мне ни разу не пришлось увидеть Николая Герасимовича небритым, с отросшими волосами, небрежно одетым. Подтянутый, прямой, слегка склонный к полноте, но все равно, как говорится, в спортивной форме. Впрочем, это не удивительно. До конца своих дней он любил кататься на лыжах, летом увлекался игрой в теннис. Его постоянным соперником в этом была Вера Николаевна... Раиса Васильевна познакомилась и сроднилась с семьей адмирала, когда он уже плодотворно сотрудничал со многими изданиями и издательствами. Николай Герасимович принимал активное участие в создании сборника «Сталинградская эпопея» (издательство «Наука», 1968 г.). Кроме того, он опубликовал свои воспоминания в журналах «Нева», «Международная жизнь», «Октябрь», «Вопросы истории». Его книга «Накануне» в 1969 г. была повторно переиздана в «Воениздате». Надо заметить, что появление в 1966 г. книги Н.Г.Кузнецова да еще в столичном «Воениздате», вполне можно приравнять к героическому поступку ее автора. В ту пору издательство Министерства обороны было завалено заявками и рукописями маршалов, генералов армии и военачальников рангом пониже, желавших поведать народу о Великой Отечественной войне и о своей роли в ее победоносном исходе. Кто-то писал сам, но чаще с помощью литературных «записчиков», сбившихся тогда около «Воениздата» в крепкую творческую группу и не допускавших «сторонних» помощников венценосных авторов. Пиком военной мемуаристики стала книга В такой обстановке опальному адмиралу, видимо, было трудно рассчитывать на издание своих воспоминаний. И все-таки авторитет Николая Герасимовича, как и, без сомнения, ценность написанного им возобладали. Да и прежние материалы, опубликованные Кузнецовым в журналах и газетах, не могли пройти незамеченными.
С сыном Владимиром
В семье Николая Герасимовича сохранилось письмо написанное Н.Г.Кузнецову в конце 1965 г. Надо заметить, что с обрушившейся на Кузнецова опалой их ранее почти дружеские отношения приобрели совсем другую окраску. По крайней мере, в трудную минуту Исаков на помощь Кузнецову не пришел. Но как только публикации Николая Герасимовича стали пользоваться интересом у читателей, Исаков напомнил о себе. «Ты начал (и не плохо), - обращался он к адмиралу, - писать о нашем флоте. И об «испанцах», и о БП мирного времени и строительстве, и, главное, о том, как начал воевать ВМФ. До тебя были только казенные «отчеты» (по флотам) либо воспоминания отдельных командиров. Хотел ты того или не хотел, но, по-моему, ты оказался первым историографом ВМФ (подчеркнуто Исаковым - В.А.) с позиций не только ведомственных, но и государственных, тем более что "положение обязывает". Хорошо, что ты пошел по каналу общей исторической литературы и публицистики («Военно-исторический журнал» и «толстые» журналы). Наверное, ты уже знаешь, что написанное тобой читают очень многие; в библиотеках запись. За очередной номер «Октября» дерутся. Это не значит, что я со всем согласен и не вижу ошибок или недомолвок. Зато я знаю, что ты оказал колоссальную ПОЛЬЗУ флоту (подчеркнуто Исаковым - В.А.). Только теперь широкая публика, армейцы и даже многие флотские начинают познавать: что это такое - ВМФ; для чего и с каким трудом он создавался; какую роль играли при этом некоторые известные (Сталин, Жданов) и малоизвестные (Галлер, Алафузов, Исаков) личности и, наконец, какую роль тот же флот играл не только в подготовке к войне, но и в дипломатических акциях и... в боевых действиях... Все мы тебе за это обязаны! Значение написанного тобой будет расти с годами (подчеркнуто Исаковым - В.А.). Тебе уже поверили и пусть дальше знают «из твоих рук» все, что можно и нужно знать о моряках...» Надо отметить, что в ту пору положение Кузнецова и Исакова весьма и весьма разнились. Первый - дважды разжалованный, оклеветанный верхами вице-адмирал в отставке, другой - Адмирал Флота Советского Союза, член-корреспондент Академии наук страны, один из немногих, входивших в элитную - «райскую» - группу инспекторов Министерства обороны, написавший и издавший к тому времени четыре литературно-художественные книги. Однако популярность Кузнецова с выходом «Накануне» поднялась так высоко, что задетый за живое Исаков не мог не признать публицистического триумфа Николая Герасимовича. - Выход второго издания книги «Накануне», - рассказывает Раиса Васильевна, - был вызван потребностями читателей. Тираж первой книги в 1966 году разошелся мгновенно. Ветераны войны, ВМФ, военные моряки требовали повторного издания. И оно состоялось. Одновременно в Болгарии в 1969 году появилась книга Николая Герасимовича «Перед войной». Затем его книга «Накануне» увидела свет в Чехословакии. Мне пришлось наблюдать, как работал Кузнецов. Это был ежедневный напряженный труд. Николай Герасимович часами просиживал за машинкой, переписывался с участниками и свидетелями тех или иных событий, отвечал на письма, вел переговоры с редакциями... Жена Кузнецова вспоминала: «Последние 18 лет наша жизнь прошла в поселке Раздоры. В этом селении, пограничном с Барвихой, мы арендовали дом у ХОЗУ ВМФ, а казенную дачу сдали. Платили за уголь, свет, газ, ремонт, телефон и воду. На это уходили наши накопления. Чтобы ездить в город, купили Старались жить, как раньше, не замечать того, что случилось. Московскую квартиру задумали обменять на меньшую, поскольку на оплату за нее уходила половина пенсии Николая Герасимовича, а льготы нам не были положены. Решили поменяться с маршалом который как раз искал себе большую. Зашел домоуправ, подсчитал квартплату - 500 рублей. Нам подходило: сыновьям и нам по комнате, кабинет для Николая Герасимовича, общая столовая. И мы переехали в дом № 9 по улице Горького. Сделали капитальный ремонт за свой собственный счет. И прожили до 1998 года. Много страниц было написано здесь за письменным столом нашим Николаем Герасимовичем до 1974 года».
С внучкой Оленькой
Мне доводилось бывать в этой квартире. Благодаря заботам родных и близких адмирала и, прежде всего, Веры Николаевны в кабинете и в столовой поддерживалась прижизненная обстановка Николая Герасимовича. Все скромно, без вычурности. В кабинете адмирала стоял большой письменный стол, за которым он работал, его пишущая машинка, книги, справочники, папки. На стенах живописные марины и небольшой портрет Кузнецова в профиль. Ничего лишнего, отвлекающего. Вера Николаевна - прекрасный рассказчик - здесь, в кабинете Николая Герасимовича, в 1982 г. поведала о том, что Кузнецов для поступления добровольцем на в 1919 г. «приписал» себе лишних два года. И всю свою жизнь во всех анкетах Николай Герасимович указывал год своего рождения 1902-й, а не реальный - 1904-й. Уже позднее при помощи Раисы Васильевны Вере Николаевне удалось разыскать в Архангельском областном архиве церковную книгу за 1904 г., где зафиксирована метрическая запись, что у православных жителей деревни Медведки - казенного крестьянина Герасима Федоровича Кузнецова и его законной жены Анны Ивановны - 11 июля 1904 г. родился сын Николай, крещенный 12 июля. И журнал «Морской сборник» первым указал на своих страницах подлинный год рождения Николая Герасимовича Кузнецова.
Николай и Виктор (сидят) с другом-нахимовцем
- Когда я готовила хронологическую библиографию Кузнецова, - рассказывает Раиса Васильевна, - то проследила интересную деталь. Как известно, книга Николая Герасимовича «На флотах боевая тревога» вышла в «Воениздате» в 1971 году. Многие литераторы перед тем как издать свежую книгу «прокатывают» главы или сокращенные варианты в толстых журналах, на страницах альманахов или даже в газетах. Ведь это все-таки и заработок, и своеобразный, «индикатор» на реакцию читателей. Такого у Кузнецова не было. Он сотрудничал со многими журналами, но его статьи посвящались «круглым» датам Великой Отечественной, предвоенной дипломатии, Ялтинским переговорам. Он писал предисловие и рецензию к книге Ирвинга «Крах конвоя РО-17». В том же году в издательстве «Наука» была вторично напечатана его книга «На далеком меридиане». И, тем не менее, книга «На флотах боевая тревога» вызвала огромный резонанс в читательском мире. Я была свидетелем, как с почты на дом приносились мешки писем. И Николай Герасимович совместно с Верой Николаевной тщательно раскладывали их по только им ведомой системе, чтобы потом ответить на каждое... Книга «На флотах боевая тревога» стала достоянием не только советского читателя, ее с удовольствием восприняли в Чехословакии, Германской Демократической Республике, Болгарии, Венгрии, Польше, Франции. Окрыленный успехом, Николай Герасимович продолжал собирать материалы, готовить к изданию рукопись будущей книги. Ее он назвал Долгое время в редакции «Морского сборника» после выхода в отставку работал Борис Дмитриевич Яшин, контр-адмирал, бывшей руководитель кафедры Военно-морской академии, военный дипломат, участник Великой Отечественной войны. Однажды он рассказал интересную историю. - Помню, где-то в самом начале семидесятых, когда приближался День Военно-морского Флота, я решил отметить праздник на даче. По этому случаю на доме вывесил Традиция есть традиция. Через какое-то время послышался звонок. Каково же было мое удивление, когда на пороге я увидел улыбающегося Николая Герасимовича Кузнецова. «Извините за непрошенный визит, - сказал он, - Не удержался. Увидел флаг и дай, думаю, зайду, узнаю, что за морская душа здесь живет». Так мы познакомились, и я благодарю судьбу за этот случай. Знакомство с Николаем Герасимовичем, долгие беседы с ним, чтение рукописи его новой книги явились для меня даже в зрелом возрасте настоящей жизненной школой. Кузнецов заражал меня своей неуемной энергией, стремлением к новым знаниям, добротой и любовью к людям, с которыми быстро находил контакт, привлекая своей простотой, любознательностью, умением слушать собеседника. Мне посчастливилось читать книгу «Курсом к победе» еще в рукописи. При всем ее достоинстве, мне показалось, что автор вроде бы часто упрекает себя. Эту мысль я высказал Николаю Герасимовичу. Кузнецов отшутился. Сказал, что в его книгах, если и есть ценное, так это те самые самообвинения, то есть уроки. А потом серьезно добавил: «Вспоминая прошлое, нужно смотреть в будущее». Он считал, что если его книги станут для флотских офицеров в чем-то поучительными - а без анализа и критического взгляда теряется всякая поучительность и полезность, - то он будет счастлив...
В архиве семьи Н.Г.Кузнецова, тщательно опекаемом Раисой Васильевной, хранятся замечания Николая Герасимовича к работе редактора книги «Курсом к победе». «Все, что касается боевой деятельности флотов и флотилий, - указывал автор, - сокращено больше чем следует, но я, учитывая спешность, не буду настаивать на пересмотре и лишь кое-что добавлю, когда будут гранки, в пределах допустимого. Несколько разделов требуют доработки, и это мое категорическое требование как автора. 1. Крымская конференция сокращена и переделана произвольно, с чем я согласиться не могу. Написана в оскорбительном для автора тоне. Нужно взять мой вариант и не мудрить. Посмотреть «Вопросы истории» №№ 4 и 5 за 1965 г. 2. Потсдамская конференция сокращена без всякой нужды, и нигде нет повторов. Почему? 3. Океанско-морские операции выхолощены до крайности, как будто автор не имеет права писать об этом. Ведь я был Наркомом ВМФ, и поэтому читатели хотят узнать из моих уст об этом больше. 4. Пока еще я не видел: «Судостроение», «Главный морской штаб и ГПУ». Я не могу выпускать книгу без характеристики таких людей, как Исаков, Рогов, Галлер и Алафузов. 5. Я сократил заключение, оставив там только то, что допустимо, и на исключение я не пойду ни в коем случае. Можно обсудить отдельные фразы, и если Вы докажете их недопустимость или искажение фактов, то я соглашусь на это. Вообще тон, взятый редактором, во многих местах антиавторский, с желанием выпятить армейских товарищей и задвинуть в тень Наркома ВМФ». - Это пример того, как трудно шла последняя книга Николая Герасимовича, - поясняет Раиса Васильевна, - Естественно, все редакционные придирки, сокращения текста и даже тон общения с автором согласовывалось с высоким начальством. В середине октября 1974 года Николай Герасимович подписал книгу к печати. Издательство обещало выпустить ее в январе следующего года. Но Кузнецову так и не удалось увидеть свое творение. 6 декабря его не стало. Однако и после кончины Николая Герасимовича злоключения с книгой не закончились. Обещанные сроки передвинули на День Победы и только 28 мая его книга «Курсом к победе» увидела свет... В 1999 г. мне подарили очень интересное издание «Флотоводец. Материалы о жизни и деятельности Адмирала Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова». Его авторами были Раиса Васильевна и Вера Николаевна Кузнецовы. Меня несколько удивили малый тираж книги и строчка в выходных сведениях: «Издание не предназначено для продажи». Поэтому, понятно, что книга досталась весьма ограниченному числу читателей. Когда я подробнее ознакомился с ее содержанием, то не мог не восхититься той огромнейшей работе, которую проделали авторы этого оригинального издания. Раиса Васильевна при участии вдовы адмирала по дням составила хронологию основных событий жизни, государственной и общественной деятельности Николая Герасимовича с года его рождения по год смерти. Кроме того, она включила в издание и хронологию событий, связанных с именем Кузнецова уже после его кончины. Дополняют издание высказывания - «крылатые слова» - Николая Герасимовича, хронологическая библиография его трудов, а также воспоминания сослуживцев Кузнецова. Как профессиональный редактор могу только представить, какой объем архивных материалов, документов, литературы и периодики был собран авторами, обработан, унифицирован, систематизирован и, конечно, отредактирован! После ухода из жизни Николая Герасимовича за разборку его собственного архива взялась Вера Николаевна. Роль помощницы отводилась Раисе Васильевне. Но это было только в самом начале этой трудоемкой работы. Вскоре основная ее тяжесть легла на плечи молодой женщины. Оно и понятно. Раиса Васильевна - историк-архивист, закончила Московский историко-архивный институт, кандидат исторических наук, много лет она трудится в Институте атомной энергии имени И.В.Курчатова, где подготовила ряд монографий по истории советского атомного проекта, о жизни и деятельности его соратников и последователей по использованию ядерной энергии в нашей стране. Но это сейчас, а тогда в 70-х годах Вера Николаевна умело и постепенно вводила Раису Васильевну во все детали личного архива Кузнецова, готовя ее к тяжкому труду пользователя и публикатора бесценного наследия адмирала. Себе же Вера Николаевна оставила до конца своих дней место «постоянного консультанта» и доброго советчика. Вера Николаевна организовала большую переписку с бывшими сослуживцами Николая Герасимовича, участниками тех или иных событий и эпизодов, так или иначе связанных с именем адмирала. Наладила связь с читателями, ветеранами Военно-Морского Флота и Великой Отечественной войны. - Перу Веры Николаевны, - говорит Раиса Васильевна, - принадлежит, на мой взгляд, прекрасный очерк «Я готова была для него на все». В нем она обстоятельно нарисовала портрет Николая Герасимовича с момента их знакомства и до его последних дней. Эти правдивые строки - воспоминания не удрученной горем вдовы, а самого близкого и любимого человека, друга и соратника, отлично осведомленного в делах Кузнецова, умевшая радоваться его успехам и удачам, вместе с ним бороться с несправедливостью и наветами. Именно Вера Николаевна исподволь помогла Николаю Герасимовичу взяться за публицистику, создала все условия для его плодотворной работы. Мы, близкие ей люди, даже после кончины адмирала не переставали удивляться и восхищаться ее энергии, мужеству, бескомпромиссному служению его памяти и его доброму имени. Она воспитала достойных детей. И хотя сын Кузнецова от первого брака - Виктор - был ей не родным, Вера Николаевна приняла его как своего собственного ребенка, и, как она вспоминала, «отношения у нас установились хорошие». Затем Виктор окончил Нахимовское училище, стал курсантом Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского, затем - флотским офицером. Он долгое время трудился в научно-исследовательских учреждениях ВМФ. В звании капитана I ранга вышел в отставку. Кстати, младшие его братья брали с него пример. Они тоже учились в Нахимовском. Николай два года проучился в «Дзержинке», но потом посоветовавшись с отцом, решил стать гражданским специалистом. Поступил в Московский энергетический институт, а после долгие годы был ведущим сотрудником Института атомной энергии, где мы и познакомились. Младший - Владимир - закончил высшее военное училище, стал офицером, служил в разных регионах страны, в звании подполковника уволился в запас. Сегодня он работает заместителем начальника отдела является президентом Общественного фонда содействия увековечению памяти Адмирала Флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова... Раиса Васильевна - автор прекрасной книги «Адмирал Кузнецов. Москва в жизни и судьбе флотоводца» (2000 г.) - в настоящее время готовит новую книгу о Кузнецове. Она достойно приняла от ушедшей из жизни в прошлом году Веры Николаевны благороднейшую и подвижническую эстафету служения светлой и славной памяти Флотоводца и Человека. И пусть сбудутся все ее добрые замыслы!
Старший сын Николая Герасимовича Кузнецова, Виктор, закончил Ленинградское Нахимовское училище в 1950 году. Вот как о нем пишет его однокашник, Виктор Иванов в своих воспоминаниях "Мальчишки в бескозырках": "Для нас адмирал Кузнецов был высший авторитет и начальник. С осторожностью и любопытством мы приглядывались к Виктору: как он себя поведет? Виктор оказался простым, скромным парнем. Высокий, весь в отца, симпатичный и застенчивый, он вскоре завоевал у нас авторитет и отличной учебой, и дисциплиной. В отличие от некоторых «сынков» он никогда но пользовался именем своего отца. При выпуске из училища он вполне заслуженно был награжден серебряной медалью. Мне пришлось все эти годы учиться с Виктором в одном классе и даже какое-то время сидеть с ним на одной парте, и должен сказать, что, хотя я был всегда настроен против сынков высокопоставленных папаш, Виктор вызывал у меня уважение и симпатию. Думаю, что это было взаимно. К сожалению, затем наши дороги разошлись. Я поступил в училище имени Фрунзе, а Виктор посвятил себя инженерной деятельности и окончил другое учебное заведение". Виктор Николаевич Кузнецов закончил службу в звании капитана первого ранга.
Кузнецов Виктор Николаевич получил орден Великая Победа – за отца (посмертно), награжден орденом Адмирала Кузнецова.
КУЗНЕЦОВ Виктор Николаевич, ШЕВЧЕНКО Виктор Григорьевич – президент Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка, КАНЕВСКИЙ Василий Аврамович – Герой Советского Союза, вице-президент Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка.
Средний сын Главкома ВМФ, Кузнецов Николай Николаевич родился в 1940 году, а в 1958 году закончил ЛНВМУ.
Младший сын, Владимир, Нахимовское училище не закончил. Несколько его слов о себе и, конечно, о легендарном отце. "Два часа в музее КГБ". Капитан 2 ранга А.Аристов. - Морской сборник № 3, 1991 г.
— С 1943 г. — говорит сотрудник музея, — военная контрразведка вошла в состав Наркомата обороны. В НК ВМФ существовало управление контрразведки СМЕРШ. Общее руководство им осуществлял Н. Г. Кузнецов. Сейчас появилось много досужих рассуждений о его отношении к чекистам. История, думается, все расставит на свои места. А пока разрешите представить вам контрразведчика Владимира Кузнецова, сына Николая Герасимовича. — Я оказался здесь как бы в роли живого экспоната, — с шутки начал Владимир Николаевич, — а если серьезно, то пришел сюда только для того, чтобы сказать вам: не было у отца предубеждения по отношению к чекистам. Когда решался вопрос о моем зачислении в органы госбезопасности, отец сказал: «Работа нужная для страны, и ты должен достойно трудиться на любом участке, куда тебя направят».
Слева направо: Владимир Кузнецов, Раиса Кузнецова, Оксана Кузнецова, Николай Кузнецов.
Таков, кратко и отчасти, мир Николая Герасимовича Кузнецова, который продолжает свою жизнь. Надеемся, и в Ваших судьбах и судьбах Ваших детей, читатель. В следующим сообщении постараемся осветить мир того, кто служил примером для Главкома ВМФ адмирала Флота Советского Союза, мир офицера российского и советского флота Поленова Льва Андреевича. Часть 1.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ.
Для поиска однокашников и общения с ними попробуйте воспользоваться сервисами сайта Просьба к тем, кто хочет, чтобы не были пропущены хотя бы упоминания о них, например, в "Морских сборниках", в книгах воспоминаний, в онлайновых публикациях на сайтах, в иных источниках, сообщайте дополнительные сведения о себе: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. А мечтаем мы о том, чтобы собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Примерно четверть пути уже пройдена, а, возможно, уже и треть. И поэтому - еще и о том, что на указанные нами адреса Вы будете присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Недавно я, уважаемые товарищи офицеры, попал в неприятную, прямо скажем, стыдную ситуацию.Сидели мы с друзьями в кафе, обмывали выход моих рассказов в «Альманахе подводников...». Как водится, набрались. По ватерлинию. Прихожу домой, лезу на любимый сайт военно-морской. А сайт большой, как огромный корабль.Иду в гальюн.Есть, есть он на этом корабле! Захожу в гальюн- портрет висит. Задаюсь вопросом-чей? Спрашиваю. Никто не отвечает.Ну, тогда-то я в портрет и плюнул.Словесно.Не со зла, по незнанию и от чувств. А еще больше от того, что человека на портрете не помню. Или склероз, или с питьем пора завязывать- возраст, как-никак. И никто узнать не помог... А тут- заведующий приборкой, что портрет вывешивал, примчался. -Ты что, гад, делаешь? Я тут свое заведование облагородил, а ты- плеваться? Это ж шеф! Встал я, ширинку застегнул, перед портретом извинился. Перед заведующим гальюном тоже. Байку вспомнил. Простите за длинную цитату: Б.Н.Тарасов. «Николай Первый и его время» «Более известный факт здравого отношения Николая Павловича к бестактностям и оскорблениям, распространенный в разных вариантах, дадим в повествовании дивизионного врача седьмой пехотной дивизии, квартировавшей в Царстве Польском. Долгослужащие солдаты в свободное время обычно посещали, как они называли, "Царскую корчму" и называли так потому, что в ней висел портрет императора Николая I. Один старослужащий солдат в день своих именин, получив из деревни денежное подкрепление, пригласил нескольких своих друзей в эту корчму. Пили, пели и именинник, перехватив лишнего, стал бушевать и придираться к корчмарю, а одного из своих друзей даже побил. Когда его стали увещевать и указывать, что он ведет себя недостойно перед портретом Государя, то он и вовсе распоясался: "Что мне портрет, я сам портрет". И мало того, свою реплику он сопроводил плевком в висевший портрет. Столь необычайное происшествие стало известным сперва фельдфебелю, затем ротному командиру и пошло по инстанциям всё выше и выше, включительно до самого императора, который написал на донесении о сем: "Объявить перед фронтом рядовому Агафону Сулейкину, что я сам на него плюю. А так как этот несчастный в пьяном виде не ведал, что творит, то дело прекратить, а в кабаках царских портретов не вешать". Резолюция Государя в отношении Сулейкина была выполнена: полк был построен, били барабаны, раздавались команды, а виновник был поставлен перед фронтом и ему во всеуслышание было объявлено решение Государя, после чего ему было приказано встать в строй своей роты. После этого Агафон Сулейкин, став таким образом исторической личностью, в первое же воскресенье пошел в церковь, где усердно молился и поставил свечу перед образом святителя Николая, перед которым дал обет никогда не брать в рот ни капли водки. И этого обету крепко держался.» (Воспоминания военного врача. "Исторический вестник".) Акцент на том, где не следует вешать портреты. Докладываю честно, потому что помню: корчмаря и товарищей не бил…Пить надо завязывать. Даже пиво.Обязуюсь.
"И умру я не на постели При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще".
Н.Тырса. 1941.
С первых же дней войны тетю Варю и тетю Зину мобилизовали на работу в госпиталях. Отец работал в ВММА и почти перестал появляться дома. Если приходил, то только поздно вечером, когда я уже спал, а уходил рано утром. Мать была мобилизована на рытье окопов на окраине Ленинграда, и мы в квартире оставались вдвоем с бабушкой. Она повесила на стене карту СССР и черными флажками на булавках отмечала все сданные немцам города, а красными флажками - отвоеванные нашей армией. Каждый красный флажок был для всех нас праздником. Но такие флажки я увидел только, вернувшись из эвакуации. Подобные карты висели дома у большинства ленинградцев. Первое время немцы бомбили, в основном, военные объекты и вокруг нашего дома до сентября не упало ни одной бомбы. При объявлении воздушной тревоги все сначала ходили в бомбоубежище, но скоро это надоело, и мы оставались дома. При этом взрослые сидели в коридоре, считая, что туда осколки не долетят, а меня сажали между парадными дверьми на лестницу и, чтобы я не возникал, давали мне сосать сладкие леденцы. Но скоро леденцы кончились, и я бунтовал. Мне было шесть лет и я, как и все мальчишки того возраста, еще плохо представлял, что такое смерть. Страх у меня появился гораздо позже, когда в декабре я впервые увидел в нашей парадной труп умершего от голода мужчины. Убрать труп на улицу, чтобы его подобрала похоронная команда, ни у кого не хватало сил. Он так и пролежал до нашей эвакуации в январе 1942 года. Скоро взрослым надоело мое нытье, и бабка, которую все слушались, сказала: "пусть сидит с нами в коридоре. Если бомба угодит в наш дом, будет все равно, что в коридоре, что на лестнице". До сентября меня все время тянуло на улицу к гулявшим там мальчишкам постарше. И вот наступил сентябрь. Блокадное кольцо вокруг Ленинграда замкнулось, и сразу после этого начались сплошные, ежедневные бомбежки. Теперь немцы вываливали на город сначала зажигательные бомбы, а вторая волна бомбардировщиков накрывала его тяжелыми бомбами, от которых дома разваливались словно карточные. Зажигательная бомба, как правило, пробивала крышу дома, а затем на чердаке начинала гореть и прожигать перекрытия, после чего начинался пожар. Для того чтобы спасти город от пожаров, в каждом доме были созданы дружины, в основном, из не работавших женщин и подростков допризывного возраста (16 – 17 лет), которые сразу после объявления воздушной тревоги занимали свои посты на крышах, чердаках и около домов.
Если бомба падала на крышу и, не пробив кровлю, скатывалась вниз, те, кто дежурил на улице, тушили ее, засыпая песком или бросая специальными щипцами в бочки с водой. Если бомба застревала на крыше, ее щипцами сбрасывали вниз и там тушили. Если попадала на чердак, гасили в ящике с песком или в бочке с водой, стоявших тут же. Мать и бабушка работали в дружине. Мать на чердаке, а бабушка на улице. Естественно, мать брала меня с собой, и я скоро научился клещами захватывать зажигалку и кидать ее в бочку с водой, для этого старшие специально у бочки поставили два ящика, чтобы я, встав на них, мог дотянуться до края бочки. Правда, мать давала мне это делать только, если на чердак попадало сразу много бомб. На чердаке кроме матери по очереди работали еще две женщины и трое мальчишек, которые были старше меня на год-два. Старшие мальчишки и девчонки лет 17-ти сидели на крыше и сбрасывали бомбы вниз, где вместе с несколькими пожилыми женщинами всегда работали и руководили нами наш участковый или дворничиха тетя Дуся. Помню, как горели Было это вечером, когда город накрыла темнота. Так как самолетов в нашем районе не было слышно, никто из нас при объявлении тревоги на улицу или чердак не пошел. Взрывы бомб гремели где-то далеко и не вызывали у нас опасения. И, вдруг, бабушка, выйдя на балкон, закричала: "Идите сюда, посмотрите, какое красивое зарево!" Ее привлекла именно красота всполохов огня на фоне темного неба. Как же эта красота ударила по всем нам. Уже на следующий день нормы выдачи хлеба и круп были урезаны до минимума. В городе наступил голод. Нашей семье здорово повезло. Бабушка была геологом, постоянно ездила в экспедиции, и за долгие годы научилась экономить продукты. Ее обычно просили быть завхозом экспедиции. И в том 41-м, когда она в конце июня должна была ехать в очередной раз, ей заранее поручили закупить продовольствие, что она и сделала. Было это еще до начала войны, теперь мешок с крупами, консервами и запасом спичек стоял у нас между дверьми на "черную" лестницу. Хотя бабушка и любовалась злополучным заревом, на следующий же день у нее возобладал практицизм. Из участников экспедиции кроме нее оставался только одинокий мужчина с оригинальным именем Свет, но и он в первые дни войны был призван в армию и погиб. Остальные были москвичами. Таким образом, бабушка могла распоряжаться продуктами по своему усмотрению.
По опыту экспедиций она установила очень жесткие нормы расходования продуктов, что позволило нам, голодая, не умереть до эвакуации. Мало того, в декабре они с тетей Зиной подобрали на улице умирающую от голода Любовь Максимовну Лесохину, врача психиатра. Подкормив, они спасли от голодной смерти и ее. В дальнейшем тетя Люба долго жила в нашей квартире, обменяв свою комнату на комнату наших подселенцев. Самым ярким праздником для всей нашей семьи, а для меня особенно, стало 31 декабря 1941-го года. Отец, будучи прекрасным педиатром, достаточно известным в городе, ходил к какому-то высокопоставленному чиновнику лечить его детей. В этот день перед самым новым годом он пришел домой и принес полученный в знак благодарности большой кусок белой капустной кулебяки. Этот кусок был поделен поровну между всеми, и я никогда в жизни ничего более вкусного не ел. С тех пор мое любимое кушанье - пирог с капустой. Конечно, взрослые всегда старались дать мне хлеба, каши или воды с граммами крупинок, называвшейся супом. Всегда чуть больше, чем себе. И все же самое сильное чувство, пережитое в блокаду, это – чувство страшного, всепоглощающего голода. Всем нам не раз предлагали эвакуироваться, но обе тетушки и бабушка категорически отказывались, а мама говорила, что эвакуируется только вместе с отцом и меня от себя не отпустит. В середине января 1942-го было принято решение об эвакуации Мы с мамой должны были лететь на самолете, а отец – идти пешком по льду Ладожского озера вместе с курсантами академии. Мороз в день эвакуации был страшный. Отец уже ушел, а мы с мамой и сводным братом Сергеем вышли пешком на аэродром. Первая жена отца была тоже врачом и осталась в городе работать в госпитале. До аэродрома мы добирались весь день и пришли к самолету только, когда стемнело. Потом мать всю жизнь вспоминала этот переход и хвалила меня, поскольку я большую часть дороги шел сам, и только в конце они с Сергеем везли меня на детских санках.
На аэродроме нас ждали два в которые как сельдей в бочке набилось жен и детей офицеров ВММА. Мы с мамой летели в первом, а Сергея посадили во второй. Наш самолет спокойно долетел до аэродрома под Тихвином. Второй "Дуглас" вылетел на 30 минут позже и был атакован несколькими немецкими истребителями. К счастью, стрелок самолета, хотя и был ранен, сумел отбиться от них, пока на помощь не подоспели два наших истребителя. Никто, кроме стрелка-радиста не пострадал, и самолет, несмотря на получение повреждения, приземлился на том же аэродроме. В Тихвине нас накормили: дали кашу, молоко и хлеб. Все в небольшом количестве, иначе истощенные организмы могли бы не выдержать. Затем нас погрузили в "теплушки" и повезли в Вологду. После сытной еды меня потянуло в сон, и я проспал всю дорогу. - это товарный вагон с раздвижными дверями с обеих сторон и четырьмя маленькими окошками; внутри двухэтажные нары и печка-"буржуйка" для обогрева. Было тепло, наверное, поэтому и вагон получил свое прозвание.
В Вологде мы несколько дней жили в тех же "теплушках" на станции, пока не пришла колонна курсантов ВММА. Когда мы увидели отца, испугались. Он был чуть живой, температура за 40 градусов, тяжелейшее воспаление легких. Оказалось, что несколько курсантов на Ладоге провалились под лед, и отец нырял за ними. Всех спас, но сам отчаянно простудился. Вполне понятно, что это значило для истощенного за четыре блокадных месяца человека. К счастью, накануне мы встретили старого друга отца, контр-адмирала который через Вологду добирался в Москву из Кронштадта. Он добился, чтобы нас с отцом поместили в теплый купейный вагон, и мы с комфортом доехали до пункта назначения - города Кирова (старинной Вятки), куда перебазировалась ВММА. Там отца сразу перевезли в госпиталь, в котором расположилась Академия, где он и работал, едва выздоровев, до возвращения из эвакуации в 1944-м году. Воспаление легких вызвало осложнения, в результате которых, развилась неизлечимая болезнь, приведшая отца к смерти в мае 1946- го.
В нас определили на постой в дом на берегу речки Хлыновки в километре от ее впадения в Вятку. Жизнь по сравнению с блокадным Ленинградом была вполне сносной. Хотя все кировчане вели полуголодное существование, нам первое время казалось, что мы, наконец, отъедаемся. На рынке мама покупала замороженное молоко, овощи. В Академии отцу выдавали паек: хлеб, крупы, сахар. Но в скором времени наши тела понемногу начали набирать силу, и чувство голода вернулось и еще долго нас не оставляло. Киров удивлял нас своей красотой и необычностью. Старинный русский город, стоял на высоком берегу полноводной Вятки. Мы привыкли к равнинному Ленинграду, а тут, чтобы дойти до госпиталя, отцу надо было подняться на гору. Мальчишки и девчонки любили скатываться с этой горы на санках прямо посередине улицы. Весною Хлыновка, обычно мелкая и шириною-то всего 5-6 метров, разливалась и затопляла все подступы к домам, стоявшим на высоком берегу. Во время весеннего ледохода мост через нее постоянно трещал, и люди по нему ходить опасались, а отцу приходилось перебегать через него каждое утро. Опаздывать на работу он не мог. Изумительно красива была Вятка. Особенно, если смотреть на нее с высокого берега у устья Хлыновки. Для нас с Серегой обрывистые берега были непривычны. А на другом берегу открывался изумительно красивый ландшафт, типичный для центра России. Брат ловил в Хлыновке, у ее впадения в Вятку, на удочку мелкую рыбу, и это было хорошим подспорьем в нашем рационе, особенно, когда в 1943-м году пропали продовольственные карточки. Их украли, разрезав сумочку, когда мы с матерью входили в кинотеатр. В Ленинграде это было бы концом всей семьи, но в Кирове мы дожили до конца месяца, благодаря помощи сослуживцев отца и «подножному корму». Варили щи из крапивы, хозяйка дома дала немного картошки и овса, готовили котлеты из каких-то трав, собранных отцом. В 1943 году я пошел учиться в 1-й класс, в школу, которая стояла на дороге к госпиталю посередине подъема на гору. Самым приятным воспоминанием от школы осталась булочка из настоящей белой муки, которую нам давали каждый день после уроков. Все остальное было мне не интересно. Читал и писал я уже давно, а вот чистописание... Писали тогда ручками со стальным пером, которые надо было обмакивать в чернила. Чернильницы-невыливайки были особой конструкции: круглые, с маленькой углубленной дырочкой сверху. При падении чернильницы чернила из нее не выливались. На уроках чистописания учителя пытались выработать у нас красивый почерк. К сожалению, все их старания в отношении меня были тщетными. Мой почерк всегда оставлял желать лучшего. Все дети тех времен воспитывались в духе любви к папе А у нас на стенах комнаты, в которой мы жили, не висело ни одного его изображения. Я посчитал, что это неправильно. Украв с огорода нашей хозяйки большой, аппетитный помидор, я продал его на рынке, купил цветную открытку с изображением Сталина и повесил ее на стену. Мое преступление, конечно, было сразу раскрыто и наказание последовало незамедлительно - мать в первый и последний раз в жизни выдрала меня веревкой, на которой сушилось белье. Отец потом смеялся, что я совершил политическое преступление, а я на всю жизнь запомнил, что воровать не хорошо, и никогда больше не брал чужого.
У отца по тем временам была довольно большая зарплата, а покупать на нее, особенно зимой, было практически нечего. Продукты, покупаемые по карточкам, стоили дешево, да и было их немного, как сейчас говорят, по прожиточному минимуму. На рынке, наоборот, все стоило дорого, и можно было купить только леденцы, которые предприимчивые местные умельцы выплавляли из сахара. Еще покупали мороженое молоко. Его в Кирове делают очень просто: берут алюминиевую миску, смазывают ее изнутри салом, наливают молоко и ставят на сорокаградусный мороз. Через пару часов миску переворачивают, и из нее вываливается аккуратная круглая глыба мороженого молока, похожая на половину летающей тарелки.
Отец всю жизнь интересовался искусством. Здесь он впервые увидел сразу в них влюбился и все свободные деньги пускал на их приобретение. Вятская глинянка зародилась в деревне Дымково, отчего ее часто называют дымковской. Деревня эта располагалась на другом берегу Вятки, напротив города Кирова. В то время там еще жили великолепные мастерицы, лепившие игрушки самых разных видов. Это теперь вятская глинянка поставлена на поток и штампуется, как и деревянные матрешки. А тогда каждая игрушка у мастериц была произведением искусства, и знающие люди сразу могли сказать, кто ее изготовил. Игрушки были разные: гуси и козы, лошадки-свистульки и петухи. Был там Иван-царевич, везущий на коне царевну, и волк с тремя поросятами, Витязь, убивающий дракона и огромное количество добрых молодцев и красавиц в разноцветных одеждах. Все это сначала лепилось руками из глины, затем обжигалось в печи, вымачивалось в молоке и разрисовывалось яркими красками. Но, главное - все игрушки были не похожи друг на друга. Отец часто ездил на лодке через Вятку в Дымково и перезнакомился там со всеми искусницами. Не раз возил к ним в гости и нас с матерью. У отца была удивительная способность при всех его талантах смотреть на тех, кто ему нравился, как бы снизу вверх. При этом не было и тени лести или заигрывания, а было какое-то детское восхищение тем, что вот эти самые простые русские люди делают с его точки зрения невероятное, то, что он сам не мог бы сделать. Он начал писать историю вятской глинянки, иллюстрировал ее своими зарисовками игрушек. Закончить книгу ему не позволила скорая смерть. В середине шестидесятых годов я посетил Киров и подарил все написанное отцом и его зарисовки тамошнему
Возвращаясь в Ленинград, мы привезли большую коллекцию уникальных вятских глинянок. К сожалению, она не сохранилась: что-то раздарили, что-то разбилось, что-то потускнело и пришло в негодность. Когда я сейчас вижу в магазинах вятский новодел, с сожалением думаю о том, что времена тех мастериц вместе с ними ушли в небытие. К отцу в Кирове относились с большим уважением. Он многое делал для горожан, и главное - быстро решил проблему недостатка у кировчан витамина "С", дав сообщение в газету о том, что надо пить отвар еловых иголок, что предотвратило цингу и многие другие болезни. К нему часто приводили детей домой, не спрашивая на то разрешения, и он никогда не отказывал в осмотре и лечении ребенка, в какое бы время суток это ни было. Часто вечером, после работы, за ним приходили, и он шел в тот или иной дом к больному, денег за это он никогда не брал. Не отказывался только от цветов для мамы и от чего-нибудь сладкого для нас с Серегой. Он и сам был большим сладкоежкой. Жизнь шла своим чередом. Никогда не забуду, как весной 43-го в Кирове впервые в истории города пустили троллейбус. Мы с восторгом катались у него на «колбасе». Теперешним мальчишкам это слово ничего не говорит, а в те времена у переполненных трамваев и троллейбусов обязательно кто-нибудь "висел" на задней стенке снаружи, зацепившись за имевшиеся выступы руками или стоя на заднем бампере. Ездили и на подножках трамваев, благо двери у них в то время автоматически не закрывались. После снятия блокады, в апреле 1944 года ВММА вернулась в Ленинград. В город разрешали возвращаться только тем, кому было, где жить, и тем, чьи профессии были необходимы. Бабушка добилась вызова для нас с матерью. Сергея еще в 43-м призвали в армию, и он служил в тылу, охраняя какие-то склады. Приехав в Ленинград, мы не застали в живых тетю Зину, у нее весной, уже после снятия блокады, отказало сердце. В остальном нашей семье повезло. Повезло с мешком продуктов, повезло и с дровами. Раньше, при печном отоплении, каждой квартире для хранения дров в подвале дома была отделена досками клетушка с закрываемой на замок дверью. Когда в октябре еще 41-го года в соседний дом попала бомба, разрушив его полностью, мы натаскали из руин в квартиру и в наш сарайчик в подвале много деревянных обломков мебели, паркета, окон и дверей. Поэтому никто из наших особенно не мерз. Правда, в зиму 43-44 года бабушке пришлось сжечь любимый рояль. Во время войны сестра моей матери Мария развелась со своим мужем Константином Сергеевичем Казьминым, бывшим художником, и вышла замуж за капитана-лейтенанта ставшего впоследствии капитаном 1-го ранга и командиром дивизиона подводных лодок. Когда мы вернулись, они уже жили в моей детской комнате. В бабушкину комнату нам подселили семью врачей ВММА Рыдалевских, а мы с отцом и матерью стали жить вместе в бывшей родительской комнате. Одна тетя Варя так и осталась в своей маленькой комнате. Бабушка перебралась в комнатку прислуги на кухне. Таким образом, наша квартира превратилась в коммуналку. Осенью 44 года я пошел учиться во 2-й класс 55-й школы, которая располагалась рядом с нашим домом, а летом 1945 года отец определил меня учиться в Нахимовское училище. Поступил я туда легко, поскольку отец с момента создания училища в 1944 году был председателем медицинской приемной комиссии. Начальником Военно-морской подготовки, а затем и заместителем начальника училища был его друг еще с дореволюционных лет Лев Андреевич Поленов, выпускник Морского корпуса. Революцию он встретил на борту крейсера "Авроры", а в 1920-х годах был ее командиром и фактически возвратил крейсер из небытия, а затем совершил на нем несколько океанских походов. Но в 1930-м, он, как и многие друзья отца, был арестован и пару лет участвовал в строительстве Беломорско-Балтийского канала. В Нахимовском училище капитан 1-го ранга Поленов нередко заходил ко мне, справлялся о моих ребячьих проблемах. В 1946 году в училище поступил и его сын, тоже Лев.
Теперь я понимаю, что отец определил меня в Нахимовское потому, что знал о своей скорой смерти и хотел обеспечить мое будущее. После смерти матери я нашел листок бумаги, вырванный из тетради, видимо дневника, на котором рукой отца было написано: "Как глупо и страшно! Мне ведь всего 50 лет. Как хочется жить и как не хочется умирать!" Мой отец смертельно заболел после того, как спасал на Ладоге курсантов. Почти также, спасая матросов своего корабля, погиб летом 1917 года его старший брат. Что это – злой рок или фамильная черта?
Далее:
Обращение к выпускникам нахимовских училищ.
Для поиска однокашников и общения с ними попробуйте воспользоваться сервисами сайта Просьба к тем, кто хочет, чтобы не были пропущены хотя бы упоминания о них, например, в "Морских сборниках", в книгах воспоминаний, в онлайновых публикациях на сайтах, в иных источниках, сообщайте дополнительные сведения о себе: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. А мечтаем мы о том, чтобы собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Примерно четверть пути уже пройдена, а, возможно, уже и треть. И поэтому - еще и о том, что на указанные нами адреса Вы будете присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
На снимке подводная лодка К-67 как две капли воды похожа на К-85 после спуска её на воду.
1923 г.
Н.Тырса. 1941.
