Сегодня – 28 сентября 2024 года – выпускнику Тбилисского НВМУ и ВИТКУ ВМФ МАКСИМОВУ ВАЛЕНТИНУ ВЛАДИМИРОВИЧУ исполняется 90 лет!
Нахимовцы Тбилисского НВМУ и Рижского НВМУ 1950-1957 годов выпусков, и друзья по ВИТКУ ВМФ сердечно поздравляют Вас с юбилеем, желаем ВАМ оптимизма, радости общения с близкими и друзьями, веры, надежды, любви и успешности по жизни!
Доброго здоровья на многие лета!
Нахимовцы Тбилисского НВМУ - Фетинин В.В. (все выпуска 1952 г.), А.С., Юдин В.Г., Юрченко В.С., Якушев Л.Н. (все выпуска 1954 г.), Завалишин Ю.Б.,Никифоров Г.И., Онезашвили Г.С., Попков В.П., Порывко О.В. (все выпуска 1955 г.,). Нахимовцы Рижского НВМУ - Коваленко В., Зубченко Г.В. (все выпуска 1956 г.)
Поздравление к юбилею В.В.Максимова
Уважаемый Валентин Владимирович!
Примите мои самые сердечные поздравления с таким знаменательным Днем рождения - 90летием! И хотя Вы встречаете свой юбилей вдали от всех нас тех, кто знает Вас с юности, по службе или, как я, последние лет десять, но в день Вашего юбилея мы всей душой с Вами. Вы смело можете гордиться своей линией жизни, прожитой честно, с достоинством и преданностью к Родине.
А для меня, вдовы нахимовца Карпова Э. Г., Вы пример верности нахимовскому братству ТНВМУ. Своим поистине огромным многолетним трудом по сбору уникального материала для книги об истории Тбилисского нахимовского училища, а затем и ее издания, Вы увековечили память о ТНВМУ, его преподавателях, офицерах-воспитателях и всех выпускниках с их уникальными судьбами.
Я от всей души желаю Вам прежде всего доброго здоровья, бодрости, надежды на лучшие времена впереди и, конечно, Ваше любимое " Будем жить!" Карпова А.И.
К 90-летию Максимова В.В.
Одаренный, умный, целеустремленный, много от природы, наследственности. Знакомясь с автобиографией и из многочисленных бесед с Валентином Владимировичем, можно сказать, что жизнь была полна зигзагов и учила его как преодолевать невзгоды. К 90-м годам он стал не только толковым специалистом в чем-то, но и мудрым человеком. Может дать объяснение моменту жизни человека, но решение должен принимать сам человек. Что-то подтолкнуло его создать «Историю Тбилисского НВМУ». На мой взгляд, это титанический труд. Возможно, большая любовь к альма-матер, преданность своим благородным жизненным целям, установкам. Любит стихи Гамзатова!
После окончания Нахимовского училища мы виделись всего два раза: на Юбилеях 70 и75 лет Тбилисского НВМУ. Мне он стал товарищем. Странно, но я его запомнил игроком на баскетбольной площадке во дворе нашего училища. Он выделялся небольшим ростом среди других игроков, но под щитом находил лазейки, чтобы забросить мяч в корзину. (А там ещё и футболисты суетились).
«Вновь» познакомились на 70-летии, когда я ему представил альбом, выполненный моей женой Валентиной, обо мне. После этого началась переписка по электронной почте. От него я получил много дельных советов, когда делал фильмы по материалам встреч с однокашниками и не только с ними.
Происходил взаимный обмен фотографиями. Позже, для общения, стали использовать Скайп. Валентин Владимирович очень интересный собеседник. Моя Валентина удивляется, о чём можно так долго беседовать. А темы могут быть разными.
У меня вызывает уважение наличие у него здорового самолюбия. Преклонный возраст уменьшает физические возможности личности, а значение моральных, нравственных возрастает.
Вот что я могу сказать на сегодня о Валентине Владимировиче Максимове.
Пусть живёт долго и служит примером другим – как можно жить после 90 лет.
Оселедько А.С., выпускник ТНВМУ 1954 г.
Вспомним публикацию о Валентине Владимировиче из книги о Тбилисском Нахимовском военно-морском училище
Валентин Максимов поступил в Нахимовское училище в сентябре 1945 года в 4-й класс. Успешно прошёл курс обучения и окончил Училище с Золотой медалью.
Мечтой было поступить в Дзержинку на кораблестроительный факультет. Но подвело зрение и – ВВИТКУ ВМФ, электромеханический факультет. После окончания ВВИТКУ ВМФ распределён в кадры Войск ПВО страны.
Валентин Владимирович хранит память о своих предках. В этой укоренённости сила и убеждённость тех, кто не забывает, кто помнит свои корни.
Предоставим слово самому В.В.Максимову:
«…Это попытка записать, как ныне принято говорить, на «твёрдый носитель» свои воспоминания из далёких питонских времён в виде коротеньких рассказов.
Эти воспоминания относятся к далёким 1945-1952 гг., когда почти беспризорный пацан военного безвременья жил, воспитывался и проходил курс школьного обучения в условиях Тбилисского Нахимовского военно-морского училища.
Совсем не уверен, что это может быть интересно уж очень широкому кругу людей, но своего читателя эта попытка может иметь. Сужу об этом по тому интересу, который просматривается из откликов на уже опубликованные на нахимовском сайте воспоминания моих сотоварищей по нахимовской судьбе.
И ещё. Не раз слышал и от родственников, и от разных собеседников мнение: де, у тебя не было детства, одна «солдафонщина», и т.п.; мы своих детей никогда б не отдали и не доверили…
Я утверждаю: и детство было, и детских впечатлений сохранилось много, и вполне соответствующее детству содержание всей моей личной жизни. Правда, рос-то я вместе с советским народом. И потому всё в моей жизни связано с судьбой Страны: с тяготами самой суровой и кровопролитной войны в истории человечества, с послевоенной разрухой, с заметными для судьбы всей страны политическими моментами и зигзагами…
Имея личный опыт, утверждаю, что кадетское воспитание (обобщаю – и нахимовское, и суворовское!) очень достойный и приемлемый тип воспитания и подготовки, если хотите, членов общества, специальных кадров для общества с рационально ранним осознанием общественного призвания Человека.
Нынешние способы воспитания и обучения строятся на раннем пробуждении стремления заработать, обогатиться, завладеть капиталом…Но, что лучше, что полезнее и правильнее (и для КОГО?) – это уже другое, это вопрос «исследовательский»…
Я же сейчас о другом…
В моей жизни случился период, сильно повлиявший на период обучения во ВВМИУ.
Я не сумел адекватно пережить неудачу в своих планах на учёбу. Я имею в виду учёбу в ВВИТКУ вместо «Дзержинки». Надежды на обещанную помощь от капитана 1 ранга Г.И.Гаврилина не сбылись – он приехал-таки в Ленинград по делам. Но болезнь оборвала его жизнь, его не стало. Вместе – умерли и мои надежды… Это привело меня в растерянность, я никак не мог собраться – отпустил «вожжи»…Не уделял должного внимания учёбе, дисциплина упала – я стал «плохим» курсантом. Особенно трудно было на первых курсах. В результате, когда «открылась кампания» по наведению некоего «порядка» в ВУЗах Страны (а от этого не отстали и ВМУЗы!), я и ряд других курсантов попали «под раздачу». Я к тому времени уже был на V-ом курсе…
Шла последняя экзаменационная сессия курса обучения. Дальше – дипломная практика, защита и выпуск: кортик, погоны, диплом инженера и офицерская служба… В училище приехал Начальник ВМУЗ и комиссия…Я стоял с билетом у доски и готовился отвечать по курсу «Светотехника» профессору Новикову, бывшему командиру прожекторной батареи при обороне Порт-Артура в 1905 году, штабс-капитану… В это время рассыльный, войдя в класс, объявил, что меня вызывают к начальнику училища. Там в приёмной и около толпилось не менее полусотни курсантов разных курсов. Поочередно вызвали нас, четверых пятикурсников – примерно, за полчаса всех нас отчислили для службы на Флоте. И… адмирал внезапно уехал. Получилось, что с «остальными – пронесло». Кстати, были там ещё два пятикурсника… Это событие сыграло с ними «шутку» – все однокурсники стали старшинами (полу-чили и фуражки вместо бескозырок) и нормально уехали на преддиплом. А эти два бедолаги так до самого выпуска ходили курсантами, хоть их и допустили к работе над дипломом.
Дальше за нас взялся сын адмирала – капитан-лейтенант. Нас определили для службы в 75-ую минно-торпедную партию Северного Флота в п. Роста, в боцманскую команду… Первые месяцы – январь-апрель 1957 года – было очень трудно и морально, и физически. Нам даже не доверили личного оружия, не определили на должности технарей, а в «боцмана» – матросы на подхвате… Но к маю руководство части опреде-лило, что мы вполне нормальные… Все стали командирами отделений, выполняли уже квалифицированную работу, нам уверенно доверяли вполне нормальную работу. Мне, например, несмотря на то, что я очень много времени из этого периода участвовал в спортивных состязаниях, доверяли сопровождать на специальной барже партии торпед для доставки их в пункты базирования лодок – в Кислой, Йоканьге, Гремихе, ходили и за Кильдин, уж и не помню названий. Мы морально окрепли, пережили боль несправедливости. Но год жизни прошёл где-то стороной.
А 1 декабря 1957 года мы уже сидели на лекция в ВВИТКУ – нас просто отозвали для продолжения учёбы. Как бы из командировки отозвали.
На одной из лекций по партполитработе в первую неделю после возвращения преподаватель по теме занятия говорил что-то об особых качествах Партии и коммунистов… Прозвучала, примерно, такая фраза: «В воспитательной работе изредка бывают и ошибки, перегибы. Но Партия тем и сильна, что находит силы сказать об этом и принять меры к их устранению… Вы все помните нашумевшее дело с отчисленными с 5-го курса. Скоро они будут с вами». – «Так они здесь!» Немая сцена и в растерянности реплика преподавателя: «Вот видите, видите», – смолк…
Повторяю – год жизни мимо, это пустяк».
Немного о семье.
Мой дед был офицером Императорской армии. В семье не сохранилось подробностей о нём, только фото (чудом!) сохранившееся в семейном архиве. Погиб на фронте в 1915 году. Отец добровольно стал краснофлотцем на Каспийской флотилии в 1929 году. Служил на канонерской лодке «Ленин». Стал механиком-мотористом, потом – воентехником.
Став офицером Военно-Морского Флота, папа «обеспечил» семье кочевую жизнь. В последующие годы папу не раз переводили по службе, а мама вместе с нами – детьми – следовала за ним.
Мама была, как тогда принято было говорить, домохозяйкой, хотя никакого дома-то и не было: семья имела «съёмное» жильё! Воспитывала нас, малышню. К сожалению, моя старшая сестра Тамара очень рано ушла из жизни. Всего в семье выросло трое детей.
Вскоре папу перевели на Черноморский флот, в Севастополь. Он стал служить на тральщиках.
Мои первые детские воспоминания относятся к 1936-му году: мы с мамой ожидаем папу со службы на верхней площадке какой-то длинной по моим представлениям лестницы. Из памяти брезжит название «улица Карантинная», но совсем не факт, что так было в действительности. К концу лета 1940-го года папу перевели на Балтику. Мы поселились в Сестрорецке на Лесной улице. Кажется, папа служил в Кронштадте. Всё это в обрывках памяти: папа уезжает, радость и гостинцы – папа приезжает!
Весной 1941-го мы оказываемся в Таллине. Папа получил повышение, его перевели на новую должность.
22 июня 1941 года застало нас в Таллине. Через 2-3 дня папа уговорил нас уехать. Под бомбами, в буквальном смысле, нам удалось поездом уехать в направлении Ленинграда. Потом было много всяких перипетий.
Папа участвовал в морских боях на Балтике, его тральщик привлекался к сопровождению кораблей и судов в Финском заливе. Папин БТЩ (почему-то помнится номер «215») дважды подрывался за осень1941-го года на минах. После операции по эвакуации гарнизона с полуострова Ханко, мы получили первую похоронку на папу. Снова должен сказать – только мама знает настоящую цену этому документу военных времён! Я имею в виду не то, что только наша мама знает эту цену, а то, что мы, трое малых детей, никак «не догоняли», почему мама лежит в трансе, в беспрерывных слезах, без движения. Что не мёртвая, знали только потому, что мы видели её открытые глаза, и слёзы, слёзы, слёзы. На третий или четвёртый день мы тоже начали реветь…
Приведу маленькую выдержку из исследования о боевой работе сил Охраны водного района (ОВР) в 1941 году:
Ладинский Ю.В. «На фарватерах Балтики».
...На тральщике «Т-215" (командир электромеханической боевой части воентехник I ранга В.Г.Максимов) от взрыва мины в трале вышло из строя рулевое управление. Главный старшина Гарегин быстро устранил повреждение, и корабль продолжил поход. Образцы отличной работы показали мичман Орлов, старшие матросы Крылов и Седыгин...
Вскоре подошёл Новый 1942 год. Вечером 31декабря 1941 г. во входную дверь дома гулко забарабанили! Весь дом притих – война, рядом линия фронта! Наконец, кто-то подошёл к двери, залязгали засовы, послышался шум от разборки «баррикады» на входной двери. Ещё две-три минуты, и в нашу дверь постучали… После стольких слёз горя от утраты мужа и отца брызнули слёзы потрясения и радости: на пороге стоял Владимир Георгиевич Максимов – муж и отец! Живёхонький и здоровый! Какие слова тут найти!? Папу подобрали в Финском заливе катерники. За поход на Ханко его наградили орденом Красной звезды и дали 5 суток отпуска!
Первую военную зиму мы переживали со всем Ленинградом – это была первая блокадная зима!
В начале 1942 года 17 февраля по Ладоге нас вывезли из Ленинграда по «Дороге жизни» (я помню тот рейс – мне же был восьмой год!). Перед отъездом каким-то образом мы оказались на папином тральщике. Он стоял вмёрзшим в лёд, кажется, где-то в районе Петропавловки. Позже, когда я курсантом приходил к этому месту, мне казалось, что я вспоминал тот день февраля 1942 года… Нас удивительно вкусно накормили, но особенно – на всю жизнь! – я запомнил вкуснейший холодный вишнёвый компот! Потом наступила ночь, и на корабле начался киносеанс – как раньше говорили, давали «Антон Иванович сердится»… Вы можете себе представить, что я чувствовал, когда потом, в Нахимовском, «крутили» этот фильм – комок давил горло! А потом сеанс прервали – фашистский налёт – все стояли на палубе и смотрели, как артиллеристы-зенитчики пытались сбить самолёт, зажатый лучами прожекторов…
В кромешной темноте нас повезли в стареньком, битом, видавшем всякое, грузовике. Кузов укрыт фанерным «ящиком». Ящик битком забит людьми – холодно, страшно! Детей не разглядеть – закутаны, ну, не знаю, по самое «некуда». Взрослые – скелеты-вешалки. Тишина в кузове – только слышно, как надсадно завывает мотор машины…
И мы оказались в Баку. Здесь я родился ещё в 1934 году, здесь жили какие-то дальние родственники мамы.
Оказалось, что все месяцы жизни в Ленинграде после бегства из Таллина мы прожили без какой бы то ни было регистрации. И это сказалось сначала на том, что мы путешествовали (ехали в эвакоэшелоне) с серьёзными дополнительными трудностями. А позже моим родителям и сестре с братом в различных архивах войны не удалось найти следов нашей блокадной зимы, и никто из моих близких не воспользовался льготами ленинградских блокадников – уже все они ушли из жизни: папа и мама, сестра и брат. Ну, а я даже не пытался что-либо искать. Стране и так трудно!
В Баку я начал учиться в школе.
К сожалению, не помню, как и когда я узнал о Нахимовском училище. Только вечером 4 сентября 1945 год в поезд садились двое десятилетних мальчишек (точнее, мне ещё не было десяти – я родился 28-го сентября). Вторым был, кажется, Сева Самсонов. Но утверждать этого я не стану.
Так началась моя самостоятельная военная жизнь.
«Мокрая приборка!»
Командиром у нас был мичман Юрий Безуглый. В первые дни никого другого мы не видели и не знали. Во всяком случае, я никого не могу вспомнить. День начинался с подобия зарядки, потом приведение себя и «кубрика» – мы легко усвоили, что так по-флотски называется спальное помещение – в порядок.
Потом занятия. Вот тут появлялись другие люди – это были учителя. Они помогали нам подготовиться и сдать экзамены. После сдачи экзаменов с нами остался наш мичман. Это наш первый военный воспитатель и педагог. Многое стёрлось из памяти. Наверное, мичман Безуглый учил нас основам уставного поведения и уставных взаимоотношений. Он учил нас строю, движению в строю, правильному и опрятному ношению формы. Каким-то ещё воинским премудростям. Конечно, моя воинская жизнь, поведение и другое – всё началось с его науки. Громадное ему спасибо!
Но почему-то (впрочем, понятно, почему!) на всю жизнь запомнилась его любовь к «мокрой приборке».
Вымыть, выскрести, натереть… Каждый знает, где и что следует сделать, чтоб всё блестело и сияло!
«Мокрую приборку» мы «имели» не менее трёх раз на день! Утром после завтрака (до начала занятий), после послеобеденного тихого – «адмиральского» – часа и вечером. Может быть, кто уточнит что-то, укажет, что такая частота и количество «мокрых приборок» преувеличены, но я почему-то убеждён, что всё так и было.
Едва появлялось получасовое «окно» в распорядке, как звучала команда «Аврал! Мокрая приборка!» И начиналась суета – кто-то тащил швабры, кто-то набирал воду в тазы («обрезы»), кто-то тащил ветошь – тряпки для мытья пола. Вообще-то, наши коридоры имели паркетные полы. Коридоры были длинными, в несколько десятков метров, но всегда блестели мастикой натёртых полов. При наших «приборках» полы обязательно мыли водой с чем-то, потом скоблили осколками стекла, заранее заготовленного, потом полы подсушивали, а затем намазывали мастикой, после чего уже натирали щётками до блеска!
И так происходило трижды в день, если не случалось каких-либо других работ! Это был один из способов приучить к исполнению требований, причём без разного рода рассуждений и болтовни…
А ещё был трап – парадный – в несколько этажей, который требовалось мыть не абы как, а именно снизу вверх! И если капля падала с верхней ступеньки на нижнюю, а ты не замечал этого, то качество работы признавалось на «неуд», и надо было всё делать заново! Вспоминаю сей-час – и смех, и грех! И даже думаю, что если кто-то из нынешнего поколения прочитает эти строки – подумает: что расхваливает автор? Отчего «восторг»? Это ж издевательство (с нынешних позиций)! Конечно же, не «восторг» это. Но я понял тогда, что трудиться надо – раз, а, во-вторых, опять-таки, трудиться надо, раз требует командир. К тому же, тогда же я понял, что прежде подумай, чем командовать, а если скомандовал, то уж добейся исполнения! Просто тогда набор приёмов понуждения к труду – всякому! – был не так велик. Это теперь мобилы, PSP, компьютеры, и т.д. ...
Позже мы получали за разные провинности «наряды на работу» – одна ёлочка, две ёлочки, три…Это означало, что вышеописанным способом надо было в свободное время, которое нам полагалось по распорядку дня, привести в порядок соответствующее количество «ёлочек» коридорного паркета. При тех же «строгостях» – никак не задеть смежные доски паркета, чтобы не получить «добавки» к оговорённому наряду.
Некто скажет: так детально расписывает «технологию», видно, не раз…Да, приходилось, и не раз, но многому научился – и не только мыть и драить. Что делать? Был очень подвижным, «реактивным» и, как мне казалось, «уж очень умным»…А был просто не очень дисциплинированным мальчишкой… Но – школу прошёл!.. Кто знает меня, не скажет, что потом я стал или забитым, или безынициативным и несамостоятельным офицером…
Во время этих приборок несколько раз происходили случаи, за которые мне, пожалуй, стыдно и сейчас. Но надо сказать, среди нас нашлись и те, кто воспротивился повторению таких случаев.
Был среди нас кандидат на поступление – мальчишка из Харькова. Позже мы подружились, и эти дружеские отношения продолжаются и теперь, будто и не было нескольких десятков лет, когда мы не слышали друг о друге ничего. Мне довелось служить в Армии, в ракетчиках, а он имел отношение к Флоту.
Так вот. Он сильно скучал по дому, семье, маме (потом мы узнали, что его отец, лётчик, погиб на фронте, Герой Советского Союза). И скучал так сильно, что плакал «домой хочу, к маме!». А мичман подговаривал проучить-де его, обдав водой из обреза, которой мыли паркет. К сожалению, несколько раз так и случалось. Но потом мы воспротивились, и эта «забава» больше не повторялась. А мальчишку-таки отправили домой! Но через год он приехал снова, сдал экзамены, был зачислен в училище. Он окончил ТНВМУ, затем I Балтийское ВВМУ подводного плавания. И ныне здравствует. Мы общаемся. Дружим.
Однажды служба таки свела меня с мичманом Безуглым. В 1964 году я получил назначение во Львов, в соединение ПВО Страны, инженером–энергетиком соединения в ЗРВ. Безуглый оказался адъютантом командира соединения. В разных обстоятельствах мы несколько раз вспоминали о той, нахимовской жизни… Он помнил нахимовское время и ту жизнь, и ценил память о ней…
После окончания ВВИТКУ ВМФ в ноябре 1958 г. получил назначение в части Зенитно-ракетных Войск (ЗРВ) ПВО Страны. Служил в Карпатах, на Кавказе, во Львове, на Волыни, летом1967 г. переведён в кадры ПРО. Служил главным энергетиком, инженером-электромехаником. Активно занимался спортом – стал мастером спорта СССР по баскетболу, кандидатом в мастера по ручному мячу (7х7, но выступал и в 11х11), судья 1-й категории.
Уволен из армейских кадров летом 1980 г. До 2001 года работал в народном хозяйстве на Украине...»
Как и многим тбилисским нахимовцам, Валентину Максимову свойственно видеть красоту окружающего мира, выражать её художественным образом. Длительное время он занимался чеканкой (медь, алюминий, латунь, серебро) и плетением в технике макраме – спасибо преподавателям военно-морского дела и боцману кабинета ВМФ ст. 1 ст. И.Беляеву – обучили вязанию узлов и работе с тросами. Со своими работами Максимов участвовал в различных выставках. На Всесоюзной выставке самодеятельных художников 1977 г. некоторые работы попали в Каталог Выставки.
Валентин Максимов поступил в Нахимовское училище в сентябре 1945 года в 4-й класс. Успешно прошёл курс обучения и окончил Училище с Золотой медалью.
Мечтой было поступить в Дзержинку на кораблестроительный факультет. Но подвело зрение и – ВВИТКУ ВМФ, электромеханический факультет. После окончания ВВИТКУ ВМФ распределён в кадры Войск ПВО страны.
Валентин Владимирович хранит память о своих предках. В этой укоренённости сила и убеждённость тех, кто не забывает, кто помнит свои корни.
Предоставим слово самому В.В.Максимову:
«…Это попытка записать, как ныне принято говорить, на «твёрдый носитель» свои воспоминания из далёких питонских времён в виде коротеньких рассказов.
Эти воспоминания относятся к далёким 1945-1952 гг., когда почти беспризорный пацан военного безвременья жил, воспитывался и проходил курс школьного обучения в условиях Тбилисского Нахимовского военно-морского училища.
Совсем не уверен, что это может быть интересно уж очень широкому кругу людей, но своего читателя эта попытка может иметь. Сужу об этом по тому интересу, который просматривается из откликов на уже опубликованные на нахимовском сайте воспоминания моих сотоварищей по нахимовской судьбе.
И ещё. Не раз слышал и от родственников, и от разных собеседников мнение: де, у тебя не было детства, одна «солдафонщина», и т.п.; мы своих детей никогда б не отдали и не доверили…
Я утверждаю: и детство было, и детских впечатлений сохранилось много, и вполне соответствующее детству содержание всей моей личной жизни. Правда, рос-то я вместе с советским народом. И потому всё в моей жизни связано с судьбой Страны: с тяготами самой суровой и кровопролитной войны в истории человечества, с послевоенной разрухой, с заметными для судьбы всей страны политическими моментами и зигзагами…
Имея личный опыт, утверждаю, что кадетское воспитание (обобщаю – и нахимовское, и суворовское!) очень достойный и приемлемый тип воспитания и подготовки, если хотите, членов общества, специальных кадров для общества с рационально ранним осознанием общественного призвания Человека.
Нынешние способы воспитания и обучения строятся на раннем пробуждении стремления заработать, обогатиться, завладеть капиталом…Но, что лучше, что полезнее и правильнее (и для КОГО?) – это уже другое, это вопрос «исследовательский»…
Я же сейчас о другом…
В моей жизни случился период, сильно повлиявший на период обучения во ВВМИУ.
Я не сумел адекватно пережить неудачу в своих планах на учёбу. Я имею в виду учёбу в ВВИТКУ вместо «Дзержинки». Надежды на обещанную помощь от капитана 1 ранга Г.И.Гаврилина не сбылись – он приехал-таки в Ленинград по делам. Но болезнь оборвала его жизнь, его не стало. Вместе – умерли и мои надежды… Это привело меня в растерянность, я никак не мог собраться – отпустил «вожжи»…Не уделял должного внимания учёбе, дисциплина упала – я стал «плохим» курсантом. Особенно трудно было на первых курсах. В результате, когда «открылась кампания» по наведению некоего «порядка» в ВУЗах Страны (а от этого не отстали и ВМУЗы!), я и ряд других курсантов попали «под раздачу». Я к тому времени уже был на V-ом курсе…
Шла последняя экзаменационная сессия курса обучения. Дальше – дипломная практика, защита и выпуск: кортик, погоны, диплом инженера и офицерская служба… В училище приехал Начальник ВМУЗ и комиссия…Я стоял с билетом у доски и готовился отвечать по курсу «Светотехника» профессору Новикову, бывшему командиру прожекторной батареи при обороне Порт-Артура в 1905 году, штабс-капитану… В это время рассыльный, войдя в класс, объявил, что меня вызывают к начальнику училища. Там в приёмной и около толпилось не менее полусотни курсантов разных курсов. Поочередно вызвали нас, четверых пятикурсников – примерно, за полчаса всех нас отчислили для службы на Флоте. И… адмирал внезапно уехал. Получилось, что с «остальными – пронесло». Кстати, были там ещё два пятикурсника… Это событие сыграло с ними «шутку» – все однокурсники стали старшинами (полу-чили и фуражки вместо бескозырок) и нормально уехали на преддиплом. А эти два бедолаги так до самого выпуска ходили курсантами, хоть их и допустили к работе над дипломом.
Дальше за нас взялся сын адмирала – капитан-лейтенант. Нас определили для службы в 75-ую минно-торпедную партию Северного Флота в п. Роста, в боцманскую команду… Первые месяцы – январь-апрель 1957 года – было очень трудно и морально, и физически. Нам даже не доверили личного оружия, не определили на должности технарей, а в «боцмана» – матросы на подхвате… Но к маю руководство части опреде-лило, что мы вполне нормальные… Все стали командирами отделений, выполняли уже квалифицированную работу, нам уверенно доверяли вполне нормальную работу. Мне, например, несмотря на то, что я очень много времени из этого периода участвовал в спортивных состязаниях, доверяли сопровождать на специальной барже партии торпед для доставки их в пункты базирования лодок – в Кислой, Йоканьге, Гремихе, ходили и за Кильдин, уж и не помню названий. Мы морально окрепли, пережили боль несправедливости. Но год жизни прошёл где-то стороной.
А 1 декабря 1957 года мы уже сидели на лекция в ВВИТКУ – нас просто отозвали для продолжения учёбы. Как бы из командировки отозвали.
На одной из лекций по партполитработе в первую неделю после возвращения преподаватель по теме занятия говорил что-то об особых качествах Партии и коммунистов… Прозвучала, примерно, такая фраза: «В воспитательной работе изредка бывают и ошибки, перегибы. Но Партия тем и сильна, что находит силы сказать об этом и принять меры к их устранению… Вы все помните нашумевшее дело с отчисленными с 5-го курса. Скоро они будут с вами». – «Так они здесь!» Немая сцена и в растерянности реплика преподавателя: «Вот видите, видите», – смолк…
Повторяю – год жизни мимо, это пустяк».
Немного о семье.
Мой дед был офицером Императорской армии. В семье не сохранилось подробностей о нём, только фото (чудом!) сохранившееся в семейном архиве. Погиб на фронте в 1915 году. Отец добровольно стал краснофлотцем на Каспийской флотилии в 1929 году. Служил на канонерской лодке «Ленин». Стал механиком-мотористом, потом – воентехником.
Став офицером Военно-Морского Флота, папа «обеспечил» семье кочевую жизнь. В последующие годы папу не раз переводили по службе, а мама вместе с нами – детьми – следовала за ним.
Мама была, как тогда принято было говорить, домохозяйкой, хотя никакого дома-то и не было: семья имела «съёмное» жильё! Воспитывала нас, малышню. К сожалению, моя старшая сестра Тамара очень рано ушла из жизни. Всего в семье выросло трое детей.
Вскоре папу перевели на Черноморский флот, в Севастополь. Он стал служить на тральщиках.
Мои первые детские воспоминания относятся к 1936-му году: мы с мамой ожидаем папу со службы на верхней площадке какой-то длинной по моим представлениям лестницы. Из памяти брезжит название «улица Карантинная», но совсем не факт, что так было в действительности. К концу лета 1940-го года папу перевели на Балтику. Мы поселились в Сестрорецке на Лесной улице. Кажется, папа служил в Кронштадте. Всё это в обрывках памяти: папа уезжает, радость и гостинцы – папа приезжает!
Весной 1941-го мы оказываемся в Таллине. Папа получил повышение, его перевели на новую должность.
22 июня 1941 года застало нас в Таллине. Через 2-3 дня папа уговорил нас уехать. Под бомбами, в буквальном смысле, нам удалось поездом уехать в направлении Ленинграда. Потом было много всяких перипетий.
Папа участвовал в морских боях на Балтике, его тральщик привлекался к сопровождению кораблей и судов в Финском заливе. Папин БТЩ (почему-то помнится номер «215») дважды подрывался за осень1941-го года на минах. После операции по эвакуации гарнизона с полуострова Ханко, мы получили первую похоронку на папу. Снова должен сказать – только мама знает настоящую цену этому документу военных времён! Я имею в виду не то, что только наша мама знает эту цену, а то, что мы, трое малых детей, никак «не догоняли», почему мама лежит в трансе, в беспрерывных слезах, без движения. Что не мёртвая, знали только потому, что мы видели её открытые глаза, и слёзы, слёзы, слёзы. На третий или четвёртый день мы тоже начали реветь…
Приведу маленькую выдержку из исследования о боевой работе сил Охраны водного района (ОВР) в 1941 году:
Ладинский Ю.В. «На фарватерах Балтики».
...На тральщике «Т-215" (командир электромеханической боевой части воентехник I ранга В.Г.Максимов) от взрыва мины в трале вышло из строя рулевое управление. Главный старшина Гарегин быстро устранил повреждение, и корабль продолжил поход. Образцы отличной работы показали мичман Орлов, старшие матросы Крылов и Седыгин...
Вскоре подошёл Новый 1942 год. Вечером 31декабря 1941 г. во входную дверь дома гулко забарабанили! Весь дом притих – война, рядом линия фронта! Наконец, кто-то подошёл к двери, залязгали засовы, послышался шум от разборки «баррикады» на входной двери. Ещё две-три минуты, и в нашу дверь постучали… После стольких слёз горя от утраты мужа и отца брызнули слёзы потрясения и радости: на пороге стоял Владимир Георгиевич Максимов – муж и отец! Живёхонький и здоровый! Какие слова тут найти!? Папу подобрали в Финском заливе катерники. За поход на Ханко его наградили орденом Красной звезды и дали 5 суток отпуска!
Первую военную зиму мы переживали со всем Ленинградом – это была первая блокадная зима!
В начале 1942 года 17 февраля по Ладоге нас вывезли из Ленинграда по «Дороге жизни» (я помню тот рейс – мне же был восьмой год!). Перед отъездом каким-то образом мы оказались на папином тральщике. Он стоял вмёрзшим в лёд, кажется, где-то в районе Петропавловки. Позже, когда я курсантом приходил к этому месту, мне казалось, что я вспоминал тот день февраля 1942 года… Нас удивительно вкусно накормили, но особенно – на всю жизнь! – я запомнил вкуснейший холодный вишнёвый компот! Потом наступила ночь, и на корабле начался киносеанс – как раньше говорили, давали «Антон Иванович сердится»… Вы можете себе представить, что я чувствовал, когда потом, в Нахимовском, «крутили» этот фильм – комок давил горло! А потом сеанс прервали – фашистский налёт – все стояли на палубе и смотрели, как артиллеристы-зенитчики пытались сбить самолёт, зажатый лучами прожекторов…
В кромешной темноте нас повезли в стареньком, битом, видавшем всякое, грузовике. Кузов укрыт фанерным «ящиком». Ящик битком забит людьми – холодно, страшно! Детей не разглядеть – закутаны, ну, не знаю, по самое «некуда». Взрослые – скелеты-вешалки. Тишина в кузове – только слышно, как надсадно завывает мотор машины…
И мы оказались в Баку. Здесь я родился ещё в 1934 году, здесь жили какие-то дальние родственники мамы.
Оказалось, что все месяцы жизни в Ленинграде после бегства из Таллина мы прожили без какой бы то ни было регистрации. И это сказалось сначала на том, что мы путешествовали (ехали в эвакоэшелоне) с серьёзными дополнительными трудностями. А позже моим родителям и сестре с братом в различных архивах войны не удалось найти следов нашей блокадной зимы, и никто из моих близких не воспользовался льготами ленинградских блокадников – уже все они ушли из жизни: папа и мама, сестра и брат. Ну, а я даже не пытался что-либо искать. Стране и так трудно!
В Баку я начал учиться в школе.
К сожалению, не помню, как и когда я узнал о Нахимовском училище. Только вечером 4 сентября 1945 год в поезд садились двое десятилетних мальчишек (точнее, мне ещё не было десяти – я родился 28-го сентября). Вторым был, кажется, Сева Самсонов. Но утверждать этого я не стану.
Так началась моя самостоятельная военная жизнь.
«Мокрая приборка!»
Командиром у нас был мичман Юрий Безуглый. В первые дни никого другого мы не видели и не знали. Во всяком случае, я никого не могу вспомнить. День начинался с подобия зарядки, потом приведение себя и «кубрика» – мы легко усвоили, что так по-флотски называется спальное помещение – в порядок.
Потом занятия. Вот тут появлялись другие люди – это были учителя. Они помогали нам подготовиться и сдать экзамены. После сдачи экзаменов с нами остался наш мичман. Это наш первый военный воспитатель и педагог. Многое стёрлось из памяти. Наверное, мичман Безуглый учил нас основам уставного поведения и уставных взаимоотношений. Он учил нас строю, движению в строю, правильному и опрятному ношению формы. Каким-то ещё воинским премудростям. Конечно, моя воинская жизнь, поведение и другое – всё началось с его науки. Громадное ему спасибо!
Но почему-то (впрочем, понятно, почему!) на всю жизнь запомнилась его любовь к «мокрой приборке».
Вымыть, выскрести, натереть… Каждый знает, где и что следует сделать, чтоб всё блестело и сияло!
«Мокрую приборку» мы «имели» не менее трёх раз на день! Утром после завтрака (до начала занятий), после послеобеденного тихого – «адмиральского» – часа и вечером. Может быть, кто уточнит что-то, укажет, что такая частота и количество «мокрых приборок» преувеличены, но я почему-то убеждён, что всё так и было.
Едва появлялось получасовое «окно» в распорядке, как звучала команда «Аврал! Мокрая приборка!» И начиналась суета – кто-то тащил швабры, кто-то набирал воду в тазы («обрезы»), кто-то тащил ветошь – тряпки для мытья пола. Вообще-то, наши коридоры имели паркетные полы. Коридоры были длинными, в несколько десятков метров, но всегда блестели мастикой натёртых полов. При наших «приборках» полы обязательно мыли водой с чем-то, потом скоблили осколками стекла, заранее заготовленного, потом полы подсушивали, а затем намазывали мастикой, после чего уже натирали щётками до блеска!
И так происходило трижды в день, если не случалось каких-либо других работ! Это был один из способов приучить к исполнению требований, причём без разного рода рассуждений и болтовни…
А ещё был трап – парадный – в несколько этажей, который требовалось мыть не абы как, а именно снизу вверх! И если капля падала с верхней ступеньки на нижнюю, а ты не замечал этого, то качество работы признавалось на «неуд», и надо было всё делать заново! Вспоминаю сей-час – и смех, и грех! И даже думаю, что если кто-то из нынешнего поколения прочитает эти строки – подумает: что расхваливает автор? Отчего «восторг»? Это ж издевательство (с нынешних позиций)! Конечно же, не «восторг» это. Но я понял тогда, что трудиться надо – раз, а, во-вторых, опять-таки, трудиться надо, раз требует командир. К тому же, тогда же я понял, что прежде подумай, чем командовать, а если скомандовал, то уж добейся исполнения! Просто тогда набор приёмов понуждения к труду – всякому! – был не так велик. Это теперь мобилы, PSP, компьютеры, и т.д. ...
Позже мы получали за разные провинности «наряды на работу» – одна ёлочка, две ёлочки, три…Это означало, что вышеописанным способом надо было в свободное время, которое нам полагалось по распорядку дня, привести в порядок соответствующее количество «ёлочек» коридорного паркета. При тех же «строгостях» – никак не задеть смежные доски паркета, чтобы не получить «добавки» к оговорённому наряду.
Некто скажет: так детально расписывает «технологию», видно, не раз…Да, приходилось, и не раз, но многому научился – и не только мыть и драить. Что делать? Был очень подвижным, «реактивным» и, как мне казалось, «уж очень умным»…А был просто не очень дисциплинированным мальчишкой… Но – школу прошёл!.. Кто знает меня, не скажет, что потом я стал или забитым, или безынициативным и несамостоятельным офицером…
Во время этих приборок несколько раз происходили случаи, за которые мне, пожалуй, стыдно и сейчас. Но надо сказать, среди нас нашлись и те, кто воспротивился повторению таких случаев.
Был среди нас кандидат на поступление – мальчишка из Харькова. Позже мы подружились, и эти дружеские отношения продолжаются и теперь, будто и не было нескольких десятков лет, когда мы не слышали друг о друге ничего. Мне довелось служить в Армии, в ракетчиках, а он имел отношение к Флоту.
Так вот. Он сильно скучал по дому, семье, маме (потом мы узнали, что его отец, лётчик, погиб на фронте, Герой Советского Союза). И скучал так сильно, что плакал «домой хочу, к маме!». А мичман подговаривал проучить-де его, обдав водой из обреза, которой мыли паркет. К сожалению, несколько раз так и случалось. Но потом мы воспротивились, и эта «забава» больше не повторялась. А мальчишку-таки отправили домой! Но через год он приехал снова, сдал экзамены, был зачислен в училище. Он окончил ТНВМУ, затем I Балтийское ВВМУ подводного плавания. И ныне здравствует. Мы общаемся. Дружим.
Однажды служба таки свела меня с мичманом Безуглым. В 1964 году я получил назначение во Львов, в соединение ПВО Страны, инженером–энергетиком соединения в ЗРВ. Безуглый оказался адъютантом командира соединения. В разных обстоятельствах мы несколько раз вспоминали о той, нахимовской жизни… Он помнил нахимовское время и ту жизнь, и ценил память о ней…
После окончания ВВИТКУ ВМФ в ноябре 1958 г. получил назначение в части Зенитно-ракетных Войск (ЗРВ) ПВО Страны. Служил в Карпатах, на Кавказе, во Львове, на Волыни, летом1967 г. переведён в кадры ПРО. Служил главным энергетиком, инженером-электромехаником. Активно занимался спортом – стал мастером спорта СССР по баскетболу, кандидатом в мастера по ручному мячу (7х7, но выступал и в 11х11), судья 1-й категории.
Уволен из армейских кадров летом 1980 г. До 2001 года работал в народном хозяйстве на Украине...»
Как и многим тбилисским нахимовцам, Валентину Максимову свойственно видеть красоту окружающего мира, выражать её художественным образом. Длительное время он занимался чеканкой (медь, алюминий, латунь, серебро) и плетением в технике макраме – спасибо преподавателям военно-морского дела и боцману кабинета ВМФ ст. 1 ст. И.Беляеву – обучили вязанию узлов и работе с тросами. Со своими работами Максимов участвовал в различных выставках. На Всесоюзной выставке самодеятельных художников 1977 г. некоторые работы попали в Каталог Выставки.
Фото:
