Откликаясь на призыв Ю.М.Клубкова к однокашникам подвести итоги жизненного пути и написать воспоминания, могу добавить:
И да поможет нам бог!
Хочу надеяться, что задуманное, пусть не в полной мере, будет выполнено, а мне, грешному, доведётся прочесть такой уникальный документ! Узнать о моих друзьях то, что, может быть, навсегда скрыто временем.
Да, Клубков, здорово тебя осенило! А главное, друг, какой ты настырный мужик! Желаю тебе таким и оставаться.
Лично у меня есть только одно небольшое уточнение. Я убеждён, что для многих эти итоги предварительные, поскольку ещё не вечер. Есть поговорка, что человек только предполагает… Эта истина имеет универсальный характер. Лично я убедился в этом не однажды.
Оглядываясь назад, я вижу, что и в моей судьбе, и в судьбах нашего выпуска есть одна характерная черта – линия нашей службы и судьбы круто изменялась, и у многих не один раз. Возможно, это обстоятельство сделало нас слегка дубоватыми, но зато устойчивыми.
Перипетии моей службы настолько подготовили меня к возможным переменам, что мой переход в гражданское состояние был вполне естественным и безболезненным процессом, хотя я остался на гражданке самим собой, то бишь сыном казармы.
А кидало меня, братцы, от Дуная до Амура, к счастью, без Суховских приключений. Вообще, нам здорово повезло в этой части. Надо же, – полвека без войны! Заплатили за нас сполна.
1954 год. Командиры речных бронекатеров Дунайской флотилии.
Среди них Пётр Щербаков и Игорь Куликов
После Дуная мы с Петром Щербаковым попали на матушку Волгу, в бригаду строящихся кораблей, и послужили больше двух лет под Казанью на учебных больших охотниках за подводными лодками (проект 122).
Из-за острова на стрежень, на простор речной волны,
Выплывают цвета моря боевые корабли.
А передний БО – охотник гордо пушки расчехлил,
Крутит – вертит их нахально, жаль бабахнуть нету сил.
Там, где остров есть Свияжский и большой железный мост,
У баржи огромной чёрной, был наш рейд и летний пост.
В городке Зеленодольске бор сосновый, ох, шумит!
У посёлка из бараков корабли завод растит.
У посёлка Кабачище наш лихой отряд стоит,
Обучает экипажи и по морю не грустит.
Если спросите вы, братцы, где ж подлодки мы нашли?
Я не стану притворяться – в кабинете для стрельбы.
А реальные подлодки проплывали по реке.
Док плавучий и огромный их возил накоротке.
1956 год. На этой фотографии я ещё молодой и перспективный
Потом я ушёл на Юг, а Петро на Север. Меня забросило на уникальный гибрид судостроения – корабль, а по документам – катер связи, КСВ.
По замыслу это был штабной катер соединения малых сил. Но по сути, он не был ни катером (корпус большого охотника), ни кораблём, и для штаба не подходил функционально, хотя имел передающий и приёмный узлы связи хорошей мощности. Таких кораблей было сработано несколько штук, и только.
В должности помощника я прошёл на КСВ-25 в Баку. Была глубокая осень 1956-го года. Мы шли вниз, а за нами шла шуга. Корабль стоял в плане года, и нас выгнали наспех. В результате двадцатого ноября мы оказались в штормовом Каспии без такого полезного устройства, как машинный телеграф.
К счастью, на борту был морячино – комдив из Баку и сдаточная команда дедов-мотористов из Сормова. Они умели сами, без указаний, снижать обороты винта, который выскакивал из воды при жуткой качке.
Так море ласкает корабли!
И тут, если позволите, немного в подражание Максимилиану Волошину.
В осенней волн дали летит крутой норд-ост,
Пустынный кряж земли у Мангышлакских гор.
А наш походный курс идёт к нему в упор,
Знать переход в Баку по осени не прост.
Я вижу хаос волн и брызг седой туман.
Равнины Азии, земли большой и древней,
Дают разбег норд-осту в гонке многодневной,
И бьёт по корпусу и рубке волн таран.
А наш корабль – песчинка в мире волн,
И экипаж одним желаньем жизни полн,
Чтоб скрыться у груди высокой Мангышлака.
Нагория пустынь, глухие берега обрывов,
Они спасают нас от штормовых извивов.
На третий день бессонной вахты мы пришли.
В Баку мы зимовали. В ту зиму я лишился всех иллюзий относительно дружбы народов, которые оставались у меня, молодого, после Молдавии и Татарии.
Потом мы пошли в Севастополь. Переход проходил при абсолютном штиле. Такого зеркала воды на сотни миль я никогда не видал. Каспий извинился перед нами.
В Севастополе с нами долго разбирались, рассматривали «мутанта» с большим сомнением, а потом отправили в Новороссийский ОВР.
Уникальный корабль – катер связи КСВ-25. Новороссийск, 1959 год
Этот, длинной дугой расположенный порт,
Он в Европу – естественный выход.
Окружён он хребтами заманчивых гор,
Там цементных печей дым и грохот.
Наш кораблик у устья речушки стоял
В ожиданьи боры иль похода.
А в огромную бухту весь мир приплывал,
Здесь хватает морского народа.
Здесь на речке Цемес Новоросии град.
Здесь к кубанским станицам дорога.
И растёт здесь, как в Греции, и виноград.
И всего здесь, ребята, так много.
Здесь я первый свой дом на горе заложил
И хозспособом новым построил.
А дубовые балки корабль наш возил,
Экипаж все работы освоил.
И бывает, когда закрываю глаза,
Я плыву вдоль Кавказского чуда.
А бывает, что снится ночная гроза:
Как швартовы? А дует откуда?
Для условий Чёрного моря наш кораблик всё ж был пригоден, так что плавали мы в своё удовольствие, да ещё разное начальство иногда возили на стрельбы или учения. Здесь я познал счастье отвечать за корабль в открытом море. Это, кто испытал, – на всю жизнь.
Черноморский флот, лето 1959 года
Нахожусь на мостике корабля во время учений.
Самостоятельно веду корабль, отвечаю за всё.
Там же меня соблазнили перейти в штаб на нужную мне должность каплея. Командир мой был мужичок домовитый и никуда двигать не собирался. Так я стал офицером по кадрам штаба бригады, а точнее, это была законсервированная ВМБ.
По началу всё было хорошо. Мои подопечные, господа офицеры базы, были разбросаны по разным частям от Анапы до Грузии. Они были полны предупредительности. А тут ещё новые и интересные обязанности оперативного дежурного. Но счастье было так скоротечно.
Служба идёт нормально, я счастлив, но…
Когда кажется, что всё хорошо, значит, чего-то не заметил…
Внезапно я, заметьте, персонально, как очень ценный специалист, осенью 1959-го был переведён на Восток. Оказалось, что эта чудная должность была нужна для механизма замены Восток – Европа. Но какая замена без реального бартера? Вот я и стал безропотным товаром для воротил кадрового рынка.
Я не был в претензии, но затаил недоверие к суровой военной необходимости, что и определило мои дальнейшие действия в грозную годину сокращения Вооружённых Сил.
Год спустя, именно моя кандидатура прошла первой в рядах неумолимо уволенных из бывшей Краснознамённой Сахалинской бригады торпедных катеров, которая базировалась в Совгавани. Кстати, кто бывал на Востоке, согласится – край это уникальный, а Сахалин в особенности. Я счастлив, что побывал там. Единственно, о чём сожалею, что не довелось мне выйти в Тихий океан.
На реке Тумнин с подсечкой
Я тайменя раз поймал.
А у бухты, у Советской,
Крабов по весне едал.
А тайга, так это просто,
Где по лесу ни пройдёшь,
Там упавших и подроста
В сотни вёрст завал найдёшь.
И стоят обрывов кручи,
Как охрана берегов.
Ветры дуют там могучи,
Там прибой всегда готов!
А когда торпедный катер
По волнам, как вихрь летит,
За кормой – пенистый кратер.
От ударов всё дрожит.
Наконец, приходит в базу
Акробатов экипаж,
Он устал, как будто сразу
Был и шторм, и абордаж.
Да, ребята, эту службу
Я запомнил на весь век.
И запомнил с морем дружбу.
Так устроен человек.
Моя гражданская жизнь проходит в Питере, хотя много лет я провёл в Гатчине, где мне довелось решить квартирный вопрос после того, как Министерство Обороны «вежливо» надуло меня с квартирой. Впрочем, я снова не в претензии. По нынешним временам мы в расчёте: семь лет меня учили, семь лет я честно отслужил.
Но моя «безлошадность» и многое другое заставили меня соображать и работать без скидок на прошлое. Лет десять я вкалывал и учился ремеслу, а уже потом стал сам учить других, как и что надо делать. Чтоб стать максимально независимым, я двинул сначала в инженеры, а потом в научные работники.
По началу я часто менял работу, уходил на другое место, как только набирался опыта. Это было быстрее, чем убеждать начальство, что тебе пора прибавить десятку. Кстати, такой метод позволяет быстро расширять кругозор и учит самостоятельности, которая нужна инженеру.
Поработал исследователем-разработчиком, конструктором, руководителем группы. Наконец, после защиты, я «попал в десятку», то есть стал тем, к чему сподобила меня мать-природа. Помог мне в этом однокашник Эрнст Молчанов, который был тогда главным инженером славного НИИ «Электронстандарт». Он пригласил меня в свою команду.
Ленинград, 1987 год. Обсуждаю с главным инженером
Молчановым Э.Д. результаты работы моей лаборатории.
Мы, как однокашники, хорошо понимали друг друга и по
технике, и по организации научных исследований
Это был, пожалуй, самый продуктивный и интересный кусок моей жизни, который пришёлся на семидесятые и восьмидесятые годы, когда я был единовластным начальником лаборатории. Вот где пригодилось мне всё то, что дал флот, в том числе умение понимать людей. А уж инициативы мне было не занимать, причём, обычно я избегал наказаний за это.
По истории это тоже был уникальный период в жизни страны. Формально всё было по приказу, но по сути всё зависело от самого исполнителя. Он мог или работать по заданному свыше плану, который сам часто и проталкивал, или делать вид усердного старания и полного почтения. В прикладной науке эта свобода наизнанку и формализм были особенно сильны. Но, если ты хотел, – пожалуйста, вкалывай на здоровье, дорогой товарищ. Только не мешай другим ничего не делать или делать то, чего они хотят сами. Ведь социализм-то развитой. Свобода!
Моя работа в промышленности закончилась в 1994-м году, когда по сути закончила работу и сама электронная промышленность страны. Сразу с моим уходом зачах наш славный институт, в котором я проработал 23 года, и разбежался почти весь большой коллектив.
Думаю, это не простое совпадение, поскольку вся трагедия Союза была разыграна только после ухода со сцены жизни поколений, считавших его своим кровным делом. Самые сильные духом умерли или стали беспомощны, а наше поколение было уже пограничным, пороха мы не нюхали, фигурально, крови не проливали. Многие из нас побежали задрав штаны впереди комсомола. В целом, дом остался без хозяина, а гости его растащили. Горе горькое – вот моя оценка сегодняшних проблем.
А начиналось всё так хорошо!
Это фотография выпускников Рижского Нахимовского училища в день принятия присяги 28 июня 1949 года, сохранённая Колей Наумовым. Все закончили училище в равных условиях. А какие разные судьбы оказались у всех!
Слева направо.
Первый ряд: Олег Куракин, Игорь Куликов, Костя Левин, Женя Сологуб, Валя Михайлов, Юра Крылов, Дима Краско, Юра Тантлевский, Стасик Иодзевич.
Второй ряд: Юра Павлов, Рудик Сахаров, старшина 1 статьи В. Протченко (помощник командира взвода 12 класса), офицер-воспитатель 13 класса лейтенант Фунда, офицер-воспитатель 11 класса капитан Гарбуз, начальник политотдела капитан 2 ранга Розанов, начальник училища капитан 1 ранга Безпальчев Константин Александрович, командир роты капитан 3 ранга Мищихин А.М.,(умер 19.02.2003 г.), офицер-воспитатель 12 класса капитан-лейтенант Ширяев, старшина роты главный старшина Сенин, Валя Кривиженко, Коля Наумов, Валя Миловский, Толя Молодцов.
Третий ряд: Валера Поздняков, Рольф Цатис, Боря Кнорринг, Аполлос Сочихин, Володя Гридчин, Вилен Чиж, Юра Громов, Володя Енин, Имант Купрейчик, Юра Сараев , Витя Якжин, Володя Чернов.
Четвёртый ряд: Игорь Цветков, Коля Шабанов, Артур Юргенсон (Спрогис), Лёша Мартьянов, Подсевальников, В. Прокофьев, А. Смирнов, Олег Дунаев, Саша Брагин, Юра Реннике, Лёня Мостовой, Володя Коротков, Зайцев (ушёл в Дзержинку), Л. Гайдук (ушёл в Дзержинку).
Пятый ряд: Олег Долгушин, Володя Вашуков, Витя Федюшкин, Коля Арбузов, Миша Пихтилёв, Лёня Амелин, Серёжа Гладышев, Женя Крючков, Юра Журавлёв, Феликс Мартинсон, Альберт Книпст, Аркаша Сакулин, Рэм Васильев, Володя Гравит, Алик Акатов.
На фотографии отсутствуют: Женя Дрюнин, Валя Верещагин, Юра Федоренко, Толя Зыков, Владик Алёшин.
На юбилейную встречу 1998 года нас собралось только семеро.
Слева направо: Игорь Куликов, Стасик Иодзевич, Юра Громов,
Женя Сологуб, Игорь Цветков, Женя Дрюнин, Юра Сараев
Но теперь я свободный человек, главное дело – пенсионер!
Я очень жду появления очередных Книг издания, где любой, кто захочет, сможет рассказать о жизни, какой она была. Я знаю много удивительных судеб моих друзей, а по сути – каждая судьба уникальна, в каждой – эпоха.
Понято, никто из нас никому и ничего не должен. И всё же, если можешь сделать, что надо, значит должен.
А память нужна, да ещё как! Ведь уходят годы, люди и память.
Мир праху друзей наших. Аминь!
Санкт-Петербург
Апрель 2003 года
Игорь Валентинович Куликов на ежегодных встречах однокашников Содружества "46-49-53" у памятника "Стерегущему".
Выражаем наши глубокие соболезнования родным и близким Игоря Валентиновича. Скорбь от потери нашего друга сжимает сердце.
Мы будем помнить тебя, БРАТ, пока бьются наши сердца. Вечная память тебе, Игорь!
